После школы Хафнер изучал право и поступил на государственную службу, в В<^^;^<^:в:ный апелляционный суд Пруссии. Он уволился оттуда после 1933 года в знак протеста против бойкота евреев в госучреждениях нацистской Германии. До середины 1936 года работал консультантом в судах, часто замещал адвокатов. В это время он познакомился со своей будущей женой Эрикой Ландри, еврейкой. С лета 1936 года Хафнер начал заниматься журналистикой. Он довольно долго вынашивал мысли об эмиграции, пока наконец в августе 1938 года не уехал в Англию, где его уже ждала Эрика Ландри. Здесь он написал свою первую книгу на английском языке: «(Germany: Jekyll and Hyde» («Германия: Джекил и Хайд»). В британских политических кругах весьма высоко оценили его анализ внутригерманской ситуации. После этого он начал сотрудничать с немецкой эмигрантской газетой «Die Zeitung», покуда в 1942 году не перешел на работу в «Observer». Несмотря на уважение, которым пользовался Хафнер в Англии, он, как немец, все же не избежал длительного интернирования в начале войны. Под руководством своего друга и наставника в журналистике Дэвида Астора Хафнер проработал в «Observer» девятнадцать лет. Время от времени ему случалось замещать Астора на посту главного редактора. С 1948 года Астор становится издателем и владельцем «Observer». В его газете печатались Джордж Оруэлл и (из песни слова не выкинешь) Ким Филби. С этого же времени у Хафнера и Астора начинаются разногласия, связанные с германским вопросом. С 1954 года Хафнер живет в Западном Берлине и работает корреспондентом «Observer» в Германии. После строительства Берлинской стены в 1963 году Хафнер покидает «Observer». С 1962 по 1975 год работает в «Die Welt». С 1975-го — колумнист в «Stem». В журнале «konkret» ведет рубрику «Ежемесячные чтения». В 1968 году Хафнер занял сочувственную по отношению к бунтующим студентам позицию. Хафнер был постоянным гостем радио и телепередач «Internationaler Fruhschoppen» («Международные утренние посиделки») Вернера Хефера. Кроме того, у него была собственная аналитическая телепрограмма на SFB.
Хафнер был одним из самых успешных авторов исторической литературы для широкого читателя. Он был одним из самых значительных и в то же время вызывающих наибольшие споры немецких публицистов послевоенного времени. Его главными болезненными темами были: Гитлер и прусская история; неродственность Гитлера Германии, родство Гитлера с европейской революцией, но никак не с прусской традицией. Он умел делать понятными для самой широкой публики сложнейшие исторические проблемы и в то же время никогда не опускался до обыкновенного популяризаторства. Его книги всегда отличались острым анализом и неожиданным парадоксальным подходом к самым известным историческим событиям. В политическим отношении его довольно трудно ‘привязать к сколько-нибудь определенному партийному и идеологическому направлению, одно в нем было постоянно — антифашизм. В пятидесятые годы он был скорее консерватором с сильным антикоммунистическим акцентом. В шестидесятые приближался к левому спектру общественных движений, от каковых снова начал дистанцироваться в конце жизни.
Несколько слов о странной судьбе той книги, перевод которой вы сейчас прочтете или уже прочли. «Иссгория одного немца» — самая первая немецкая книга Хафнера, которая стала самой последней его книгой. Вернемся назад в 1938 год. Итак, молодой юрист Раймунд Претцель эмигрировал в Англию. Он не был ни коммунистом, ни социал-демократом, ни евреем, ни гомосексуалистом, ни католиком, ни протестантским сектантом, он не принадлежал к тем, кого нацисты преследовали раг excellence. Сын прусского высокопоставленного педагога и чиновника, он принадлежал к тем, к кому нацисты относились не без симпатий. Ему просто надоело нацистское хамство.
Василий Яновский в «Полях Елисейских» рассуждал о том, почему Бунину не поглянулась нацистская Германия: «По своему характеру, воспитанию и общим влечениям Бунин мог бы склониться в сторону фашизма, но он этого никогда не делал, и свою ненависть к большевикам он не подкреплял симпатией к Гитлеру. Считается, что от обоих режимов Бунина отталкивало их хамство. Когда Бунин ездил в Германию проведать Кузнецову, его на границе обыскали эсэсовцы, и даже залезали пальцем в анус. Позднее Бунин с бешенством про это рассказывал»
Пожалуй, это хамство и было наиважнейшей причиной эмиграции, наиважнейшей причиной отрицательного отношения Хафнера к нацистам. В ночь поджога рейхстага он беседовал со своими друзьями о грядущих выборах, не подозревая, что на следующий день выборы будут фактически аннулированы. «Я возбудил легкое недовольство легкомысленным замечанием, что голосовать против нацистов — значит проявлять хороший вкус независимо от твоих политических взглядов». Похоже на то, как спустя много лет другой эстет, загнанный в политику, — Андрей Синявский вызовет легкое недовольство своим легкомысленным замечанием: «У меня с советской властью эстетические разногласют».
Так или иначе, но Хафнер оказался в Англии в 1938 году с молодой женой, которую он отбил у своего друга Гаральда Ландри (Эндрюс в «Истории одного немца»), без знания языка, а значит, без денег и работы. Он попытал счастья в качестве фотографа. Снимки не удавались. Есть, очевидно, закон равновесия: кто хорошо говорит и пишет, не слишком хорошо «видит». Знакомый издатель, Фредерик Варбург, предложил Хафнеру: «Напиши воспоминания». Хафнер удивился: о чем таком особенном может вспомнить тридцатилетний безработный эмигрант? Издатель настаивал, дескать, вспомни детство, отрочество, юность. Ты, понятное дело, не Лев Толстой, зато время твоего детства, отрочества, юности не то, что у Льва Толстого, значительно интереснее: война, революция, мятежи, путчи, инфляция, наконец, нацизм. Напиши, как вы, немцы, дошли до жизни такой. Присовокупи свои рассуждения. Неглупый все ж таки человек, образованный, на юридическом учился, Рильке читал, в Верховном апелляционном суде Пруссии служил.
Хафнер взялся за работу Поначалу он хотел назвать свою книжку «Mein Zweikampf» («Моя дуэль»), но вскоре отказался от этого заглавия, поскольку ««дуэльного» в книге было очень мало. Гораздо больше в книге было горького, пораженческого. Дуэль в ней заканчивалась, не начавшись. С вызывающей уважение самокритичностью Хафнер пишет книгу о конформисте, о навозе истории, на котором произрастают розы фашизма. Он, конечно, ругается с нацистами и около-
нацистами, но всякий раз, попадая в соответствующую обстановку, ведет себя соответствующе. В тот момент, когда он понимает, какой поганец может вылупиться из него в предстоящей ему, наступающей на него среде, как хрустнет фарфоровая, хрупкая, белая, ровная поверхность аполитичного, индивидуалистического, эстетского яйца и на свет божий выползет нацистская «пеограя лента», — в этот самый момент он меняет среду. Эмигрирует. Какой же это «поединок», какая же это ««дуэль», если лучшее, что можно сделать, — зашвырнуть пистолет в близлежащие кусты и со скоростью пули покинуть место сражения! В книга Хафнер абсолютно безжалостен по отношению к самому себе. Более того, если бы она была напечатана тогда, когда была написана, то пафос ее был таким же, как и пафос английской книжки Хафнера «Германия: Джекил и Хайд». «Не надейтесь на внутреннее сопротивление немцев. Его не будет. Только военное поражение избавит Германию от фашизма».
