– Ну, нынешние Анны совсем другого разлива, ты ж понимаешь…
– Да ни черта! Все те же самые, Тань! Или ты считаешь, у них прав больше, свободы больше? Все это так, конечно, но… Присмотришься к жизни, послушаешь подобные истории, книжку какую-никакую почитаешь и вывод сделаешь – ничего ведь не изменилось по сути. По форме – да, а по сути… И нынешние мужья Алексеи Александровичи, и Вронские, и Анны все те же, родименькие. И мораль все та же из всех историй проглядывает: что позволено мужчине, то не позволено женщине. Да, Тань, это правда, уж извини. Мужчины таким образом устроены – они с нежностью и пониманием относятся к своим чувствам и страстям, но не понимают страстей женских. И не прощают… Да, да, именно так! Чего на меня смотришь с вызовом? Не согласна?
– Да отчего же… Согласна. Только я считаю, что не мужчины своим непрощением Анну убили, а она сама себя убила. Своим же собственным чувством вины. Она сама себя объявила преступницей и прелюбодейкой, а это еще хуже, чем кто-то сделает это извне. Сама себя уничтожила, понимаешь?
– Это ты опять аналогию с собой проводишь, что ли? Перестань… Твоя Анна вовсе не страдала чувством вины, она та еще эгоистка! Потому что захотела всего и сразу – и любви неземной и страстной, и чтоб муж простил и понял, и чтоб ребенка отдал. А так не бывает, чтобы все и сразу! Надо чем-то поступаться, хоть это и кажется невозможным. И пусть это звучит менторски, но надо себя уметь соблюсти. Вывернуть себя наизнанку, но соблюсти! Потому что заповедь «не прелюбодействуй» и в самом деле не пустой звук, а закономерность, если хочешь! Закономерность, выявившаяся на опыте тысячелетий! Соблазн любить очень сладок, но в итоге запретный плод оказывается очень горьким. И зря, зря люди перестали верить в заповеди, зря нарушают их с легкостью, а потом еще и удивляются трагическим последствиям…
– А я разве удивляюсь? Я не удивляюсь, я смиряюсь.
– Да я вовсе не тебя имею в виду! Это я так, философией слишком далеко разбежался. Да вот я тебе про себя расскажу, хочешь? Я ведь в некотором роде тоже – Анна Каренина. То есть побывал в ее шкуре… Хочешь?
– Ну давай, рассказывай…
– Вообще, это долгая история, даже не знаю, с чего начать… Пожалуй, начну с того, что я изменил своей жене, а она обо всем узнала и вроде как простила. Да, если так можно сказать – простила. А на деле… Настоящее искреннее прощение – вообще штука сложная и мало кому дается. Часто вместо прощения происходит что угодно, любую подмену мы горазды назвать прощением. А на самом деле… Простить очень сложно, да. Если говорить о моей бывшей жене, то ей просто не хотелось ничего менять. Это же так некомфортно – не простить… Это ж разводиться надо, новую семейную жизнь устраивать, новое гнездо вить… Хлопотно, однако. Вот она и прикрылась прощением, будто в норку спряталась. Но душа-то, черт возьми, ноет! Горит обидой душа-то! Сатисфакции требует! И решила она, стало быть, что надо обязательно для раненой души какую-то конфетку придумать. И придумала. Изменила мне, почти не скрываясь. Вот, мол, смотри, мы теперь квиты. И вроде бы можно ее понять и принять эту месть как должное, но… Я не простил. Ну не смог я, хоть на месте убей. И понеслась наша семейная жизнь в пропасть. И сами уже разобраться не могли, что к чему. Я ей не простил, а она мне не простила, что я не простил. Потому что должен был простить. Спорили, злились, без конца отношения выясняли. В общем, расстались почти врагами. У меня своя жизнь, у нее – своя. Она долго одна жила, личной жизни не получалось. А откуда ей взяться, если вся женская суть сосредоточена на обиде, а еще на том, чтобы дочь, не дай бог, с отцом виделась? Как, мол, так? Я страдаю одна, а эта сволочь живет себе как хочет, да еще и отцовской любовью станет наслаждаться? Потом вроде успокоилась немного, на горизонте новые отношения нарисовались. Теперь у нее новая семья, и новый муж хорошо ладит с моей дочерью. Но старые обиды – они ведь живучие, заразы! Теперь ей, видишь ли, хочется, чтобы меня совсем не было. Вот и думай теперь, и размышляй, в какие дебри может занести человека мнимое прощение… Не надо было моей бывшей с этим прощением тужиться, не можешь простить – не прощай, оборви все и сразу. Я бы понял. Я бы вернул ее. Обязательно бы вернул. И это была бы совсем другая история. А так… И знаешь еще, что я понял?
– Что? – грустно переспросила Таня, откинувшись на спинку стула. – Что изменять жене нехорошо?
– Зря ты иронизируешь, между прочим. Потому что именно это я и понял, да… Нельзя заигрывать с судьбой в этом смысле, нельзя! Есть у тебя семья, сложилось в ней все хорошо – живи и радуйся, не гневи Бога! Не искушайся больше другой любовью, повода ей не давай, чтобы проникла в тебя и захватила полностью. По мордасам ей, по мордасам! Она ж, зараза, такая коварная штука! Сначала коготок, потом глаза да мысли увязнут, потом то, что ниже пояса, потом сердце, потом одуревшая голова… Глядишь, и птичке конец… И ты сам себе не хозяин… Не, нельзя расслабляться, нельзя. Любовь – это прекрасно, конечно, но она не всегда от Бога. Бывает и от дьявола. И тогда это не любовь, а искушение. Согласна со мной, надеюсь?
– Ну, это рассуждать хорошо, если со стороны… А если все уже случилось? Если я не смогла остановиться, если накрыло с головой до потери разума? Как тогда быть-то?
– А женщине нельзя терять разум, сама природа так устроена, что женщина не может потерять разум. У нее мера ответственности перед самой собой другая.
– Ну да, ну да… Ты же мужчина, тебе виднее, ага… Что можно женщине, а что нельзя… Тем более тебе ли об этом рассуждать, если у тебя у самого все плохо!
– Да отчего ж у меня все плохо? Теперь уже все хорошо. Относительно, конечно. Хотя, знаешь, если бы все можно было вернуть назад, я бы сто раз наперед подумал, прежде чем налево пойти… Ну да зачем говорить о том, чего изменить уже нельзя! Надо судьбу благодарить за то, что сохранить удалось. Дочку свою я люблю, она меня тоже любит. Правда, до сих пор встречаемся тайком. Но лучше уж тайком, чем никак. Более того, я даже с отчимом дочкиным познакомился – тоже тайком от бывшей жены. И ты знаешь, он меня понял и проникся, можно сказать… Нормальный мужик оказался. Тут, главное, чувство вины в себе не взрастить да дров не наломать после всех этих прощений да непрощений. Главное, отцом для ребенка остаться.
– Да, только я одного не понимаю… – пожала плечами Таня. – А почему тайком от жены? Теперь, когда у нее все хорошо с новым мужем?
– Не знаю. Наверное, чувство обиды – очень живучее чувство. И надо уметь щадить и уважать чувства того, кто когда-то тебя любил, какими бы они ни были. Тем более если ты предал своей изменой того, кто тебя любил. Да, ты должен понимать его боль, обязан просто. Ведь все началось именно с моей измены, а потом уже само понеслось… Да, это было глупо – запрещать дочери видеться со мной, но все глупые поступки делаются от обиды и боли. И твой муж тоже. Он сейчас и сам отчета себе не отдает, что делает. Он не смог тебя разлюбить, я думаю. Ему больно и очень хочется и тебе тоже сделать больно. И плевать этой боли на всякие правильные рассуждения – мол, надо вести себя так, чтобы дети не страдали… Да, надо, конечно, кто ж спорит? Но какая такая правильность может задержаться в башке, которую обидой снесло к чертовой матери? Вот и получается такой круговорот любви и обиды – у одного от любви башку снесло, у другого от боли и обиды… А дети, бедные, зависли меж этими снесенными башками. Да что я тебе рассказываю – сама знаешь свою ситуацию…
