Поцелуй вышел легким, но потом ее язык раздвинул его губы – и все. От легкого поцелуя не осталось и следа.
Ведьма.
Она заставляла хотеть ее.
Его рука поверх простыни сжимала ее грудь. Лидия выгнулась под ним.
Раулю нравилось ее бесконечное желание.
Хотелось забыть обо всем и залезть обратно в постель.
И это его беспокоило.
Он выпрямился.
Да, ему нужно подумать.
– Почему бы тебе и в самом деле немного не поспать. – Его голос был абсолютно спокоен. Ничто не отражало чувств.
За исключением бугра под джинсами.
Лидия рассмеялась.
Рауль вызвал лифт и, как всегда по воскресеньям, сам сел за руль моторки. Он шел на небольшой скорости. На небе разыгрывалась симфония розового и оранжевого. В воздухе стоял запах приближающегося дождя.
Ее подарок скоро будет доставлен, а ему нужно время подумать.
«Не уезжай».
«Останься».
В прошлую ночь он почти высказал это вслух. Почти. Но не решился, опасаясь, что при свете дня может пожалеть об этом. И вот сейчас свет здесь, слово тоже на кончике его языка, впереди всех мыслей.
В другой день он бы позавтракал в своем любимом кафе, наблюдая, как мимо неторопливо течет мир.
Но только не в это утро.
Никогда прежде Рауль не представлял, что можно наслаждаться завтраком в постели. Он всегда вставал рано и, дома или нет, все равно одевался для первого кофе, проверяя почту еще до того, как кофе был налит.
В деловых поездках он тоже отказывался от завтрака. В его отеле в Риме это называется «Завтрак любовников», а здесь, в Венеции, самым почитаемым в меню «Поцелуй в гондоле». Иначе говоря, сладкая выпечка в шоколаде.
Он заказал это в своем любимом кафе, попросил упаковать в фирменную коробку и завязать красной бархатной ленточкой.
А себе заказал приготовить английский чай.
– Пять минут, Рауль, – попросил бариста, закатывая глаза.
Пять минут превратились в семь, и он был благодарен этой задержке, хотя, когда те прошли, в голове по-прежнему крутилась та же самая мысль.
«Не уезжай».
«Останься».
* * *
Лидия лежала, прислушиваясь к звукам утренней Венеции и думая о ночи любви.
Это уже можно назвать прошлым.
Если только она не изменит рейс.
А если сказать, что смогла взять билет только на завтра?
В дверь постучали.
– Синьорина.
Лидия накинула халат, открыла дверь и улыбнулась. Горничная, которую звали Лоретта, протянула ей коробку.
– Вам посылка.
– Мне? – удивилась Лидия. – Но ведь никто не знает… – начала она, но осеклась, увидев на коробке свое имя, и, поблагодарив горничную, взяла коробку, сразу ощутив ее вес.
Коробка была вся обклеена стикерами с надписью «Хрупко». На итальянском и на английском.
«Вот и на мне можно наклеить такие стикеры», – подумала Лидия.
Она слишком хрупкая, чтобы на что-то надеяться.
Лидия вышла на балкон с коробкой.
Ей абсолютно все равно, что начинается дождь. Ей нужен воздух, действительно нужен, потому что надежда, которой она пыталась не поддаться, уложена в бархат. Та самая статуэтка, которую при них сделал Сильвио.
Лидия пробежала пальцами по стеклу, вспоминая, как Рауль обнимал ее прошлой ночью.
Это гораздо больше, чем обещанный подарок на следующее утро, похоже на них и их историю.
Поцелуи и ласки, сплавление двух тел, забвение, которое они нашли друг в друге. Самая красивая вещь, которую она когда-либо видела.
Неужели существует хотя бы робкая надежда удержать свое сердце? Лидия посмотрела на канал и заметила Рауля, с легкостью управлявшего лодкой, мужчину, которого полюбила.
Полюбила.
Собственное признание напугало ее.
Раулю не нужна ее любовь.
Она почувствовала, что, если он посмотрит вверх, сразу все поймет. Она вернулась в комнату и попыталась взять себя в руки.
Это просто подарок.
Очень щедрый подарок.
Но это не означает, что он чувствует то же, что и она.
Лидия так пыталась удержать эту мысль, что, когда зазвонил ее телефон, машинально ответила на звонок.
– Ты дура!
Она отдернула телефон от уха, собираясь выключить его. Не хотелось, чтобы Морис испортил ей день.
И вдруг услышала:
– Что ты там, черт возьми, делаешь с Раулем Ди Саво?
– Тебя это не касается, – отрезала она.
Лидия видела фамилию на его визитке.
Но откуда ее знает Морис?
Ей не пришлось его спрашивать.
– Ваши фотографии разошлись по всему Интернету, – сообщил он.
– Фотографии?
– Ты хоть представляешь, с каким огнем играешь? Он ведь тебя просто использует!
Нет, это неправда.
Лидия посмотрела на статуэтку – самый прекрасный подарок, который ей когда-либо дарили.
Вспомнила его прикосновения. Как она себя чувствовала с ним рядом.
Даже если их время было мимолетным, тем не менее хотя бы раз в ее жизни встретился кто-то, кому она действительно нравилась.
Это настоящий подарок.
– Ерунда. Никто никого не использует, – возразила Лидия.
В конце концов, она сама сделала выбор.
Но потом все изменилось.
– Он просто хочет досадить Бастиано, вот и все.
Это имя вызывало у нее тошноту.
– При чем тут Бастиано?
Она остановилась, тут же ответив на свой вопрос.
Дальше Морис мог бы и не объяснять.
– Они были друзьями, пока Бастиано не завязал роман с его матерью. Рауль поклялся, что его месть будет долгой. Отодрать тебя просто стало частью этой клятвы.
Надежда умирает медленно. Лидия ощутила это в полной мере.
Никакого протеста.
Да, грязная терминология Мориса вполне подходит для этого случая.
Ее отодрали.
В этом есть смысл.
Во всяком случае, больший, чем если бы кто-то полюбил ее ради нее самой.
Закончив разговор, она нашла в Интернете фотографию, о которой говорил Морис. Они сидели в том самом римском кафе, залитом утренним светом, и держались за руки.
