Ник отрезал себе кусок сыра, набулькал в бокал вина и махнул одним глотком.
В голове сразу зашумело и стало просторно и пусто. Ник налил еще.
Все вопросы, тревоги, гадости – вроде привязанной к стулу тети Веры и майора Мишакова – перестали иметь значение, а все благодаря девчонке с диким прозвищем, плоскостопием и чупа-чупсом во рту!.. Ник знал, что любовь – или то, что он принимал за любовь, – не может ничего изменить и ни от чего спасти. Как ничего не может изменить вино, выпитое на пустой желудок!.. Оно может помочь забыться на очень короткое время, и только. И любовь не может изменить.
В данную минуту на собственной кухне с незашторенным окном, с журналистами, засевшими под дверью, с двумя убийствами, случившимися не по его вине, но казалось, что по его, Ник чувствовал себя счастливым всерьез, без дураков. Он знал, что победит – не может не победить, он же триумфатор, император, Зевс-громовержец!.. И это она, Лиса, каким-то невероятным образом заставила его чувствовать себя таким. Что-то непонятное она совершила, повернула какие-то рукоятки настроек, о которых он даже не подозревал, но он весь был полон ощущением жизни и ее справедливости и правильности.
Ник соорудил себе бутерброд – толстый кусок черного хлеба, три увесистых круга докторской колбасы, лист салата, половинка огурца – и съел в два укуса. Страшно хотелось есть.
Чем же он завтра будет ее кормить, свою волшебную лисицу, мастерицу тонких настроек?.. В гастрономе, покупая хлеб, сыр и вино, он был зол, и ему наплевать было, сыта она или голодна. А сейчас не наплевать, только есть ей все равно нечего. Она же ест только то, что… Что там? Только то, что упало, или пропало, или завяло. Ну, и кейл-чипсы, а также чипсы из водорослей!
– Черная дыра, – пробормотал Ник Галицкий. – Дырища. Пятнадцать лет!
И фыркнул.
Он допил второй бокал вина, доел сыр, заедая мятой, как учил дедушка Дадиани, кое-как, пару раз стукнувшись в темноте о косяки и углы, добрел до кабинета, пристроился на диван, где Лиса неслышно и крепко спала, укрыл ее как следует, а сам накрываться не стал – ему было жарко.
Засыпая, он сообразил, что все неправильно, раскопал под пледом Лису, прижал ее к себе как следует и провалился, словно в колодец.
Ему приснилось, что на них кто-то пристально смотрит. Ник во сне решил не обращать внимания, потом ему стало неловко, он проснулся и первым делом проверил, где Лиса. Она дышала ему в бок, рука его лежала у нее под головой, все в порядке. Ник тихонько подвинул ее голову, стараясь вытащить руку, она во сне замычала, повернулась и подложила его ладонь себе под щеку. Ник улыбнулся.
– Доброе утро, Никуша, – бодро сказали в дверях.
Ник вытаращил глаза, не осмеливаясь посмотреть, но потом все же посмотрел.
В дверях кабинета стояла Наталья Александровна и улыбалась странной улыбкой.
– Мама?!
– Ты меня не узнаешь, сыночек?..
Лиса выбралась из-под пледа и потянулась, Ник быстро и неловко накинул на нее плед.
– Мама, что случилось?!
Лиса клацнула зубами – она собиралась зевнуть, – подскочила и села. И тут же потащила на себя плед, а Ник стал тянуть его на себя. Вышла страшная неловкость.
– Доброе утро, – пробормотала Лиса убитым голосом.
– Доброе утро, Юлечка. – И Наталья Александровна улыбнулась Юле тоже. – Вставайте, а я пока приготовлю завтрак.
Дверь за ней закрылась.
Лиса и Ник посмотрели друг на друга.
– Какой кошмар, – ужаснулась Лиса. – Тебе теперь попадет, да?
– Что ты несешь!
– Почему ты не сказал, что она должна приехать?!
– Я не знал.
– Слушай, я, наверное, побегу, – подумав, решила Лиса и стала перебираться через Ника. – Я это все понимаю! Ужасно, когда родители… застают. Я тихонько оденусь и уйду.
– Нет.
Она замерла, сидя на нем верхом.
– Почему… нет?
– Ты останешься, мы позавтракаем и поедем по нашим делам.
– А твоя мама?
– Нужно узнать, зачем она приехала, – сказал Ник. – Она редко приезжает в Москву. Это их с отцом квартира, она не любит здесь бывать с тех пор, как папы не стало.
– Слушай, Ник, – заговорила Лиса и положила обе руки ему на грудь. – А они никогда не разводились, твои родители?.. Так и жили всю жизнь вместе?
– Конечно.
– Что конечно! – рассердилась она. – Так не бывает! У всех родители в разводе! У всех моих подруг до единой родители развелись.
– Наши не развелись.
На лице у нее появилось странное, детское, обиженное выражение. И Ник удивительным образом понял, на что она вдруг обиделась.
– Лисонька, – сказал он, прихватил ладонью ее затылок и притянул к себе. – По-разному бывает. У тебя так, у нас эдак.
– Нет, – замотала она головой. – Тогда получается, что можно не разводиться, да?! Я до сих пор!.. Я не могу их простить, что они развелись!.. Зачем? Почему?! А как же я?!
Ник молча смотрел ей в лицо.
– Я их умоляла, из дому убегала, всякие штуки делала, только чтобы не развелись, а они… все равно! И мама потом меня папе сплавила. Она сказала, что у нее тоже должна быть своя жизнь, а я ей мешала жить.
– Ты не мешала, – глупо утешил ее Ник.
– Я мешала!.. Им обоим! Но меня некуда было деть. Я же уже была.
– Мы должны вставать.
– У меня никогда не будет детей, – поклялась Лиса. – Я так решила. Никогда! Вдруг я тоже не смогу, и мне придется разводиться.
– С кем? – осведомился Ник Галицкий.
Лиса осеклась и посмотрела ему в лицо.
– Я не знаю, – сказала она осторожно и сделала в воздухе неопределенное движение лапкой. – С кем-нибудь, за кого я выйду замуж.
– А-а, – протянул Ник. – Ну, ты посмотришь. Может, и не придется тебе разводиться.
– Ник, не смей над этим смеяться!
– Я не над этим, – вздохнул он. – Я над тобой смеюсь.
Притянул к себе ее голову и поцеловал изо всех сил. Лиса запищала, вырываясь, но пищала и вырывалась недолго. Потом обхватила ладонями его лицо, вытянулась на Нике во всю длину и шумно задышала.
Дверь распахнулась.
– Доброе утро, Николай Михайлович. У вас открыто, и я вошла.
Их как ветром разбросало в разные стороны.
– Что такое?! – взревел Ник.
На пороге стояла Ирина из международного отдела, которой он так и не позвонил.
Лиса спряталась под плед.
– Ирин, прошу прощения, я не одет.
– Я вижу, – процедила та. – Михаил Наумович сказал, что в ближайшие дни вас не будет, и я заехала узнать, все ли в порядке.
