Тошнило меня от токсикоза, но еще больше – от волнения и невыносимой мысли, что вот-вот, совсем скоро из меня вырежут моего ребенка.
Мама, сидя на соседнем стуле, читала детектив. Я не понимала, как она может держаться так невозмутимо, словно пришла к врачу из-за какой-нибудь простуды!
Миа сидела рядом со мной и жевала резинку.
– Ты как? – тихо спросила она.
Я сглотнула, борясь с тошнотой.
– Паршиво.
– Ты совсем зеленая. Что, мутит?
Рот я открывать боялась, так что просто кивнула.
Миа решительно поднялась с места:
– Пошли. Туалет вон там.
Мама подняла глаза от книги.
– Ей нехорошо, – пояснила Миа. – Я отведу ее в уборную.
Мы вышли и торопливо, почти бегом, двинулись по коридору. Мне казалось, все встречные провожают меня взглядами – и осуждают. Но теперь было уже все равно. Я влетела в туалет, даже не запираясь и не включая свет, склонилась над унитазом и рассталась со своим завтраком. Лишь смутно я сознавала, что Миа у меня за спиной щелкнула выключателем, задвинула защелку и убрала волосы с моего лица.
На завтрак я съела немного и еще пару минут содрогалась от бесплодных рвотных приступов. Миа оторвала туалетную бумагу и протянула мне; я высморкалась и утерла слезы.
– Ну как? – спросила Миа. – Теперь лучше?
Я кивнула. Поднявшись, закрыла крышку унитаза, села на нее и уткнулась лицом в ладони.
– Ты уверена, что этого хочешь? – тихо спросила Миа.
Я подняла голову.
– А что мне остается? Мне шестнадцать, и я беременна.
– Всегда есть выбор, – ответила она. – Это твое тело. Только тебе решать.
– Я уже согласилась. Сказала папе…
– Неважно, что ты сказала папе, – твердо заявила сестра. – Всегда можно передумать. Я просто не хочу, чтобы ты потом об этом пожалела.
Я встала, чтобы умыться, затем оторвала еще кусок туалетной бумаги и вытерла лицо. Миа, прислонившись к двери, смотрела на меня.
– А что думает Глен? – спросила она.
– То же, что и я.
– И что же?
– Он тоже не знает, что делать. Совершенно растерян. – Я вытерла руки и бросила скомканную бумагу в мусорную корзину. – Но сказал, что будет на моей стороне, что бы я ни решила.
– А если решишь оставить ребенка? – спросила она.
Я взглянула ей в лицо:
– Да. Он сказал: если ты этого хочешь, женюсь на тебе хоть завтра.
– А ты хочешь?
Я сделала глубокий вздох.
– На самом деле да. Сердцем – хочу. А разум говорит: это слишком серьезное решение, мы оба потом пожалеем. Конечно, я хочу за него замуж! Но мы слишком молоды. Кто знает, что из этого выйдет? Папа прав в одном: мы не сможем сами себя прокормить. А я не намерена губить жизнь Глена. Он мечтает получить образование, я тоже. Не хочу, чтобы он проработал в магазине всю оставшуюся жизнь! А когда у нас будет ребенок – хочу достойно его вырастить. – Я положила руку на живот. – Быть может, я мыслю слишком приземленно, но не верю, что любовь решает все проблемы. Поначалу, может быть, да – а потом? Бедность, разные бытовые трудности – все это понемногу убивает любовь. В конце концов мы неизбежно друг друга возненавидим, разойдемся… и как все это скажется на ребенке?
Я повернулась к зеркалу. Оттуда смотрело на меня изможденное, землисто-серое лицо.
– Господи, ну и вид у меня!
– Это все из-за переживаний. – Миа расстегнула сумочку. – Вот, держи! Накрась губы, сразу почувствуешь себя лучше!
– Да неужели? – скептически отозвалась я. Только Миа это могло прийти в голову – предложить в качестве лекарства от горестей блеск для губ!
Мы вернулись в приемный покой. Мама оторвалась от книги.
– Что это вы так долго?
– А что такое? – ответила Миа. – Боишься, что она передумает и выпрыгнет в окно?
– Миа, это не смешно…
В этот момент в приемную выглянула медсестра с папкой в руках:
– Кейт Уортингтон!
– Она здесь, – поспешно убрав книгу в сумку и встав со стула, откликнулась мама.
Мама пошла было за мной, но я остановилась и обернулась к ней:
– Я сама.
– Я должна пойти с тобой!
– Нет, не ходи. Справлюсь без тебя. – И я кивнула Миа, выглядывавшей из-за ее плеча. – Миа, а ты пойдешь со мной?
Она удивленно подняла брови, однако подхватила сумочку и двинулась следом за медсестрой в смотровую.
Глава двадцатая
Медсестра завела меня в палату, вручила зеленый больничный халат, велела идти в смотровую номер шесть и ждать там. Доктор, сказала она, немного задерживается, так что «начнем мы где-то через полчаса».
Начнем. Как дико прозвучало это «начнем»! Ведь речь шла о том, чтобы покончить с моей недолгой беременностью.
Чувствуя слабость и головокружение, я забралась на кресло, покрытое шуршащей бумажной пеленкой. Устремила взгляд на блестящие подставки для ног. Мне придется задрать ноги и положить туда… Сколько это продлится? Будет ли больно?
Инстинктивно я опустила руку на живот. Там, внутри, растет малыш. Крохотный – по словам мамы, он сейчас не больше грецкого ореха. Но какая разница? Он живой! Он растет! Как можно его убить?
– Что-то вид у тебя не очень, – заметила Миа.
– Да, мне нехорошо, – ответила я и, спрыгнув с кресла, встала на ноги.
– Опять тошнит?
В этот миг мне ясно представился мой будущий ребенок. Девочка лет пяти, рыжая, как я. Она звонко, заразительно смеялась: казалось, я слышу этот детский смех. Сколько в нем было радости! Я уже любила ее, эту незнакомую маленькую девочку – и больше не колебалась.
– Не могу, – сказала я. – Она у меня внутри. Она живая. Я не могу ее убить. Не знаю, что буду делать, может быть, отдам на удочерение – только пусть живет!
Сестра не спорила, не спрашивала, что именно заставило меня передумать. Просто кивнула – словно с самого начала знала, что этим кончится, – и тоже встала.
– Тогда пошли отсюда, – сказала она.
И я бегом бросилась к дверям.
Когда мы с Миа выбежали в приемную, мама отложила книгу и нахмурилась. Должно быть, что-то прочла у меня на лице – и побелела, как простыня.
– Что такое? Уже закончили?
– Да, с этим я закончила, – отрезала я.
Две беременные, сидевшие в приемной, смотрели на меня с любопытством. С одной из них я встретилась взглядом – и она улыбнулась мне. Быть может, поняла, что мы с ней – сестры, что во мне тоже растет маленькая жизнь?
