– А тот, в благодарность за вправление мозгов жене, спустил на тебя собак! – простонал толстяк, дрыгая короткими ножками и утирая бегущие слезы. – В роли Ливистра ты опасен для труппы, и я молю Господа, чтобы поскорее вернулся муж увлеченной театром дамы.
* * *
Наевшись и насмеявшись, Жанна пошла в свою карету устраиваться на ночь.
Дорога быстро приучила ее к спартанским условиям, хотя до смерти хотелось выспаться в обычной постели.
Сменив госпоже обувь, и укрыв ее плащом, Жаккетта удалилась. Жанна поудобнее устроилась в тесном пространстве и заснула.
* * *
Понемногу и актеры отправились на ночлег. Кто в фургон, кто под фургон, кто около фургона.
У костра остались Жаккетта и Франсуа.
– А ты мне что–то должен! – заявила Жаккетта, бросая щепочки в огонь.
– Ночь любви, я помню, пойдем! – охотно отозвался Франсуа.
– Нет, не это! – возмутилась Жаккетта.
– Разве? А–а, вспомнил… Конечно не это! Ты должна мне ночь любви!
– Эй, молодежь! Любезничать и лежа можно! Торчите тут у костра, как два столба, рождая у честных людей укоры совести! – прорычал из–под фургона толстяк.
– Рядом с этим Голиафом невозможно устроить личную жизнь, будь ты хоть трижды Давидом! – возмутился Франсуа. – Пойдем, маленькая красавица, и продолжим наш интересный разговор в другом месте. Только тихо!
Схватив Жаккетту за руку, он вместе с ней подошел к повозке, и бесцеремонно стащил с кого–то лоскутное одеяло. Нацепив его на манер плаща, фокусник повел Жаккетту за экипаж Жанны.
* * *
Выйдя на дорогу, они прошли немного по ней, а затем спустились к речке и долго блуждали там в кустарнике.
– Мы чего, всю ночь бродить будем? – забеспокоилась Жаккетта.
– Тс–с… Тихо! Со следа сбиваю! – шепотом объяснил Франсуа.
Еще немного потоптав кусты, он вывел Жаккетту к небольшому, хорошо спрятанному стожку.
По–видимому, его схоронил местный житель из близлежайщей деревни не сумевший во время вывести сено, но и не желавший бесплатно кормить им лошадей проезжающих.
Франсуа разгреб ямку в боку стожка, умял, кинул туда покрывало и рухнул в травяную норку.
– Ну, если мы плохо замели следы, то сейчас сюда явится целая вереница лежебок, желающих провести ночь в тепле и уюте. Я этот стог сразу заприметил. Такие вещи нюхом чую! – довольно сказал он. – А ты, малышка, почему застыла? Замерзнешь на ветру, а здесь тепло… Так что я тебе обещал?
– Ты обещал рассказать, как оживляешь жареную курицу! Помнишь ту пирушку у нас в замке? – Жаккетта примостилась на краешек покрывала, держа пока приличную дистанцию.
– Конечно! – уверенно ответил Франсуа, и стало ясно, что он ничегошеньки не помнит.
– Вот мы и встретились второй раз. Рассказывай! – пристукнула кулачком Жаккетта.
– А–а… Вспомнил! – захохотал Франсуа. – Кто бы мог подумать, что такое надежное условие даст осечку! Ладно, раз обещал, расскажу. Я все вспомнил: ведь, несмотря на мои страстные уговоры, Вы, госпожа Маленькая Аквитанка, не согласились тогда разделить со мной ложе любви. Так что за Вами тоже должок!
– Там видно будет… – уклончиво ответила Жаккетта.
– Значит так. Оживление жареной птицы вещь небывало сложная! Поклянись, что никому не откроешь этого секрета!
– Пресвятой Девой клянусь! – округлив глаза, серьезно сказала Жаккетта.
– Нет, просто рассказывать неинтересно, я лучше буду рассказывать и показывать! – продолжал диктовать условия Франсуа. – Согласно?
Жаккетта кивнула.
Франсуа рывком сел, подтянул девушку поближе к себе и, глядя пристально ей в глаза, тихо и медленно начал говорить:
– Чтобы курочка ожила, сначала ее надо превратить в жареную. Я снимаю с птички все перышки, обнажая ее нежное тельце.
Ловкие руки фокусника начали раздевать Жаккетту. Она не сопротивлялась, лишь немного надула губы.
– Затем, когда ни одной пушинки на ней не осталось, я гипнотизирую ее, и укладываю на блюдо – совсем как неживую!
Франсуа уложил Жаккетту на одеяло и принялся раздеваться сам.
В сенной пещерке было теплее, чем на свежем воздухе, но все равно Жаккетта покрылась «гусиной кожей».
«Теперь я и правда похожа на ощипанную курицу!» – со смехом подумала она.
– А потом я беру яичный желток и нежно обмазываю ее со всех сторон! – не дал ей заскучать Франсуа.
Под его ласковыми ладонями Жаккетта ежилась от удовольствия и холода.
– Когда желток засыхает – курочку не отличить от жареной! В нужный момент она оживает, вызывая бешеный восторг зрителей! Я свое обещание сдержал, очередь теперь за Вами, моя прекрасная дама! – Франсуа прижался к Жаккетте, шепча последние слова ей на ушко. – Вы принимаете мой вызов?
* * *
…Оказывается, Франсуа не врал, когда еще в замке Монпеза¢ утверждал, что является опытным и искусным бойцом в любовных турнирах. Жаккетта даже почти поверила, что неизвестная госпожа умоляла его остаться, как болтал фокусник за ужином.
В своем перечне кавалеров Жаккетта поставила Франсуа наравне с мессиром Марчелло – и это была очень высокая оценка его талантов.
Судя по всему, фокусник тоже высоко оценил ее достоинства.
Вот так, довольные друг другом, они довольно долго общались, пока их теплые отношения не прервало сопение, донесшееся из кустов.
* * *
С треском раздвинув ветки, к стожку вывалился толстяк с одеялом в руках.
– Ага! Нашел! – довольно прогудел он. – Так и знал, что тут можно помягче устроиться, чем на голой земле. Меня не проведешь! И почему девушки предпочитают тощих, костлявых дохляков, которых, того и гляди, унесет ветром, нам, солидным людям? Что–то незаметно, чтобы этот наглый фигляр боялся надорвать свой юный организм?!
– Иди отсюда! – посоветовал Франсуа. – Это – старый должок! Ишь, налетел, толстый филин, все удовольствие из–за тебя набекрень!
– Язык у тебя неплохо подвешен, а вот как все остальное – не знаю! Может, и вправду набекрень! А ты как считаешь, красавица? – толстяк устраивался с другой стороны стожка, пыхтя и ворочаясь, как поросенок в луже.
– Все в порядке! – фыркнула Жаккетта. выбирая из волос стебельки.
Давно ей не было так хорошо, просто и весело, как в эту ночь.
– Благодарю тебя, небесное создание, за то, что ты засвидетельствовала перед этим ехидным бочонком нормальное состояние моих мужских статей! – оставил последнее слово за собой Франсуа и опять прильнул к Жаккетте, не обращая больше никакого внимания на присутствие в стогу соседа.
Еще оставался порядочный кусок ночи и для любви, и для сна…
