Остальные безгранично в него верили, и поэтому подобных вопросов себе не задавали.
Но когда идет война все, кому не лень, у кого есть хоть мало–мальски ощутимая сила, будь то чугунной крепости голова и налитые мускулами плечи, или шайка дружков за спиной, или доброе оружие с конем в придачу – все стараются сколотить себе состояние за счет грабежа других сограждан.
С каждым поворотом колеса, приближающего к занятому королевским гарнизоном Нанту, дешевела жизнь плохо вооруженного человека.
Час назад только убедительные доводы копья уговорили двух лихих молодцов отказаться от ненужного желания остановить экипаж. Третьего, зашедшего сзади, снял кнутом Ришар.
Им повезло еще, что нападавшие не имели другого оружия, кроме ножей и старой алебарды и, видимо, впервые вышли на большую дорогу, стремясь заполнить пустоту в своих домах, образовавшуюся после чистки их деревни проезжавшим отрядом, вещами случайных путников. Но долго ли будет длиться такое везение?
* * *
Впереди на дороге замаячила движущаяся точка.
Большой Пьер поднапряг глаза и сумел разглядеть медленно катящийся фургон.
«Похож на купеческий. Может, удастся к нему пристроится? – подумал он. – «обозом–то куда надежней…“
И, подъехав к окошку кареты, сказал Жанне:
– Госпожа, там впереди повозка едет. Если люди честные, да попутные, пристанем к ним.
Жанна и Жаккетта тут же высунулись с двух сторон кареты, с любопытством рассматривая возможных попутчиков.
Через полчаса они нагнали повозку.
Фургон с парусиновым верхом неторопливо вдавливал в дорожную пыль широкие, окованные железом колеса. Из его чрева раздавались нежные звуки флейты и отрывистые буханья бубна.
Очень толстый и очень тощий субъекты сидели на задке фургона и угощались из оплетенного кувшина вином, на закуску пожирая взглядом окрестности. Тощий поглаживал пальцем крохотный гребешок лысой квочки в цветастом балахончике, примостившейся у него на коленях.
– Привет, Франсуа! – звонко крикнула Жаккетта. – Расскажешь, как ты оживляешь жареную курицу?!
* * *
Фургон бродячих артистов и экипаж Жанны стояли в ложбинке у ручья. Распряженные и стреноженные кони пытались щипать позднюю травку. Ярко горел костер. Темнело.
– Вот уж не думала, что когда–нибудь увижу тебя, да еще здесь! – заметила Жаккетта, блаженно подставляя пятки теплу костра.
– Я тоже никогда не думал, что очутюсь в такой дыре! – возмущенно воскликнул Франсуа. – А кто виноват? Он!
И обвиняюще ткнул пальцем в толстяка.
– И ради чего?! Рыцарь, пригласивший нас – скряга! Замок его старый и маленький, винный погреб пустой, служанки страшные, а его супруга прилипучая, как свежий коровий навоз! Играли себе в убыток, только ради высокого искусства! А имей кое–кто хоть капельку ума, сидели бы себе в Нанте и в ус не дули!
– Уж ты–то не прибедняйся! – насмешливо отпарировал толстяк. – Только благодаря твоим усилиям винный погребок в этом замке опустел и господин рыцарь правильно рассудил, что уж если ты отведал и его вина, и его жены, то не он остался в долгу у тебя, а ты у него! Молись, что цел… А Вас, госпожа, что заставило в такую опасную пору путешествовать по неспокойным дорогам? – обратился он к Жанне.
– Не в обиду Вам будь сказано, но охраны у Вас маловато. Для такой красивой дамы это большой риск.
– Очень серьезные обстоятельства вынуждают меня как можно скорей добраться до Нанта и отплыть оттуда домой, – обтекаемо ответила Жанна, тоже сидевшая у огня, как простые смертные, но на раскладном стульчике. – Я бы тоже хотела иметь эскорт посолиднее, но увы, приходится довольствоваться тем, что есть.
– Если вы не против, мы бы доехали до Нанта в вашем фарватере, – неожиданно щегольнул морской терминологией Большой Пьер.
Толстяк задумался.
– Раз уж наш разговор поплыл по волнам, то скажу, что быстроходной галере тяжело держаться кормы медлительного селандра
[47]. У меня, госпожа графиня, есть предложение получше… – он поворошил веточкой угли, повертел ее в руках и закинул в костер. – Я уверен, что в своем экипаже Вы попадете в город с куда большими трудностями, чем в нашей колымаге. Мы ведь в Нанте долго выступали, нас знают и пропускают беспрепятственно.
– То есть, я отправляю с Большого Пьера с конюхом домой, а сама с камеристкой поеду с вами? – быстро сообразили все выгоды предложения Жанна.
– Ну да, – подтвердил толстяк. – Если госпожа не сочтет это путешествие недостойным своего положения…
– Госпожа не сочтет! – Жанна развязала кошель, достала несколько монет и вложила в ладонь толстяку. – Я поеду с вами.
Всем сразу стало легче от такой удачной развязки проблемы.
К этому моменту подоспел ужин. Непринужденное веселье согрело сердца и развязало языки. Уплетая жаркое, актеры вспоминали представление в замке, где они были, и вся поляна тряслась от дружного хохота.
Жанна не отставала от остальных, начисто забыв, что ей, в принципе, не полагается веселиться в компании подобной публики, а надлежит хранить гордое молчание, обозначая разницу в положении бродяг–актеров и знатной дамы.
«Пусть тетя Аделаида его хранит!» – отмахнулась она от слабых укоров совести. – «А то интересно получается: веселиться с ними нельзя, а смазливых актеров по ночам принимать можно!»
– А где вы прекрасного Ливистра потеряли? – сквозь смех спросила Жанна у толстяка.
– О! Он остался в замке одной дамы, страстной театралки. Помогает ей устроить театр из сарая и актеров из вилланов. Скоро вернется муж той дамы и Ливистр приползет в родную труппу весь в синяках и кровоподтеках. А пока я – прекрасный Ливистр! – опередив толстяка, сообщил Франсуа, перемалывая крепкими зубами жесткое мясо.
– Ты?! – фыркнула Жаккетта. – Ну и Ливистр, за палкой не видно!
– А мне нашили столько пакли в костюм, что на сцене я толще его! – махнул в сторону толстяка костью фокусник.
– Только благодаря этому костюму ты и вызвал интерес у хозяйки замка! – заметил один из жонглеров. – А как только ты очутился в ее постели в костюме Адама, то был с позором выгнан возмущенной обманом дамой.
– Наглая ложь!!! – заорал Франсуа, кидая обглоданную кость в обидчика. – Она рыдала у меня на груди и говорила, что если я отвергну ее, то она уйдет в монастырь. Или переоденется в рубище и пойдет, босая, за нашей повозкой, подставляя распущенные волосы ветру, дождю и снегу, пока я не смягчусь и не соглашусь приласкать ее!
От хохота многие повалились на землю.
– Но я отказался! Да–да, отказался! – патетически продолжал Франсуа. – Потому, что столь бурные забавы опасны для моего юного организма и могут привести его к истощению. Я убедил прекрасную сеньору, что ее христианский долг любить законного супруга и заботится о нем!
