– Дуры вы темные! – на остатках былого гонора попытался огрызнуться кузнец.
Но доказательства его неправоты были налицо (сам же и рассказал), поэтому тетушка Франсуаза даже не обиделась, а с превосходством в голосе победно отчеканила:
– А коли мы дуры, чего приперся? Иди–ка, по добру, по здорову, мил человек, нечего нам лапшу на уши вешать! У нас черти из запертых клеток не сбегают!
На втоптанного в грязь кузнеца было страшно смотреть. Казалось, его сейчас хватит удар, или он разрыдается в голос.
Видя такое горе, сердобольная тетушка Франсуаза немного отмякла и, пожалев бедолагу, налила ему для успокоения солидную кружечку.
– Гордыня твоя, Жак, тебя и погубила! – толковала она кузнецу. – Возомнил себя выше Господа, над людьми потешался, козла за дьявола выдавал – вот Господь от тебя и отвернулся. А дьявол сразу углядел твою червоточину и шасть прямиком в козла или в черного – уж и не знаю в кого, может и в обоих. Покайся, грехи отмоли, службу отслужи, кузницу святой водой от нечисти очисти – и живи, как все люди, добрым, веселым католиком!
– Да не за христианским напутствием я пришел! – забубнил из–за кружки малость оживший кузнец. – Дьявол он или человек, вы все–таки посматривайте – может, попадется. А мне, господин Шевро, свинья теперь, позарез, нужна!
– Ну что ты за человек, Жак! – всплеснула руками тетушка Франсуаза. – Неужто не образумишься?! То козел, то свинья – так и мудришь, так и мудришь! Воистину, горбатого могила исправит!
– Раз сарацина нет, без свиньи не обойтись! – не желая раскрывать тайн ремесла, глухо и непонятно объяснил кузнец.
Господин Шевро быстро сообразил, что это дельце можно выгодно провернуть, поэтому грозно обвел опухшими глазами кухню, погрозил всем кулаком и, прихватив флягу с кружками, сказал:
– Пойдемте, господин Смит, потолкуем спокойненько у меня!
* * *
– Какая Вы, тетушка Франсуаза, смелая! – восхищенно сказала Жаккетта, когда за управляющим и кузнецом закрылась дверь.
– Так хорошо с эти грубияном говорили! Всю правду ему в глаза высказали, да так складно! А господин Шевро одно заладил: «Господин Смит, да господин Смит».
– Может, для кого Кривая Нога и «господи Смит», – хмыкнула тетушка Франсуаза. – А только с той поры, как тридцать лет назад мы с ним в кустах целовались, так он для меня Жаком и остался, ирод колченогий! И тогда он надо мной не верховодил, а уж сейчас и подавно!
* * *
Через день вся округа доподлинно знала, что же произошло в кузнецовой роще:
Кривая Нога давно спутался с дьяволом, который управлялся за него по хозяйству.
До поры, до времени, кузнец и дьявол ладили. Но Кривая Нога вошел во вкус легкой жизни и одного рогатого ему показалось мало.
Недолго думая, он обзавелся и вторым. Да, видать, хилого сторговал, потому что принялся его наилучшей стряпней прямо с графиньского стола откармливать.
Первому–то черту показалось обидным, что новичка булками потчуют, он и решил поквитаться.
Дождался грозы – и давай выяснять, кто главней! Вон, когда молнии били – это черти на огненных хлыстах сражались.
Но первый силы свои не рассчитал. Второй–то на сдобе отъелся и давай его мутузить. Пришлось первому бежать.
Скользнул змеей вокруг дуба – а второй его и настигни! В дуб загнал, исхлестал, и в клетку свою (для пущего позора) запер.
А сам в преисподнюю подался – перед другими бесами хвалиться!
«А коли не верите – подите, посмотрите, как черти у сарая по земле когтями скребли и дуб пополам развалил!»
Маловеров не находилось.
Желающих впустую тратить собственное здоровье и рисковать конечностями, чтобы вернуть кузнецу сбежавшую нечистую силу тоже не нашлось.
Больше ради порядка, стражники обошли замок, лениво тыкая копьями в темные углы. На кладбище никто, конечно же, не заглянул: всем известно, что никакой дьявол по доброй воле у часовни прятаться не будет. Что он, совсем чокнутый?
На всякий случай окропили жилые покои святой водой и на том успокоились.
Пусть кузнец волнуется, раз такой непорядок в хозяйстве завел. Так ему, злыдню ехидному, и надо!
Некоторые, (на голову бойкие) так даже загордились чуток: в каких еще землях услышишь, что местный кузнец двух чертей дома держал, а они передрались, по лбу его треснули и удрали!
Не одну полную кружку первоклассного вина можно таким рассказом честно заработать…
Опять же уважение кругом. Особенно, если небрежно упомянешь, что помогал нечистую силу искать.
И даже застукали их, голубчиков, в старом овине. Но хитрые черти начали кидать в кюре прелую солому и, пользуясь суматохой выскочили через дыру в ветхой крыше…
ГЛАВА XIII
Важные новости разлетаются быстрее перелетных птиц.
Уже вся Гиень знала, что графини де Монпеза¢ вот–вот покинут родные края и отправятся в дождливый Ренн.
Спеша засвидетельствовать свое почтение и пожелать счастливого путешествия, со всех концов небольшими группками опять потянулись гости.
Первыми, как обычно, нарисовались де Ришары, дю Пиллон и несколько ближних мелких дворян.
Впавшая, было, в тоску перед непонятным будущим мадам Изабелла несколько воспряла духом и небольшое общество принялось развлекать себя, чем возможно в такое жаркое время.
Из–за этой гостевой суматохи Жаккетта никак не могла попасть в склеп, где несчастный нубиец уже третьи сутки сидел на диете из засохших булок.
* * *
Вот и сегодня: вместо того, чтобы разбрестись по комнатам и спокойно подремать при закрытых окнах, общество решило предаться одному из самых прекрасных искусств – музицированию.
Расклад музыкантов вышел такой: мадам Изабелла играла через пень–колоду (что поделать, трудное детство), мадам Беатриса не отличалась ни слухом, ни голосом, шевалье дю Пиллон наизусть помнил только непристойные, разухабистые песенки, чета де Ришаров тоже особыми талантами в этой области не блистала, а уж о всех остальных гостях и вышеперечисленного сказать было нельзя!
Поэтому все они охотно остались слушателями, предоставив молодежи показывать свое умение.
* * *
Жанна села за столик, на котором стоял маленький, отделанный перламутром и слоновой костью клавикорд. Рене расположилась рядом, с лютней в руках. И девушки приятным дуэтом (в монастыре умели вбивать в будущих дам основы хороших манер) начали концерт.
Теплый, живой тембр клавикорда и серебристое звучание лютни хорошо гармонировали с небольшими, но красиво окрашенными голосами девушек, унося слушателей в романтические дали.
Пасторали
[29] сменялись меланхоличными серенами
[30] и грустными альбами
[31]. Элегии перемежались балладами и сирвентами
[32] прошлых веков, и все присутствующие млели от удовольствия.
