– Сейчас тревожиться нечего! – уверенно сказал капитан. – Милостью Божией мощь Ордена сейчас отпугивает османов. А знаете, господин Пьер ведь попал на Родос совсем молодым. Дай бог памяти, в сорок четвертом
[111] году это было. Хорошая цифра, крепко в голову укладывается. Послушником он начал служение Ордену. И сразу показал себя не только храбрым молодцом, но и умницей.
А в пятьдесят третьем пал Константинополь и слепому было ясно, что турки примутся за нас. И тогдашний Великий магистр послал господина Пьера в Европу собрать денег и вооружений, чтобы было чем отражать нападения. Господин Пьер с блеском выполнил это дело и когда вернулся, его поставили адмиралом. А ведь это было вопреки традициям – обычно адмирал флота в Ордене итальянец! Мне даже посчастливилось некоторое время плавать на его судне.
Господин Пьер лично руководил возведением укреплений. Наши бастионы построены так, чтобы можно было отражать пушечные залпы! И в стенах есть специальные бойницы для пушек, специальные – для арбалетов, а под стенами заложили сухие рвы, широкие и глубокие.
А в семьдесят шестом году господин Пьер стал Великим магистром.
Турки становились с каждым годом все наглее и наглее. Господин Пьер даже отправил послание султану Мехмеду, где требовал прекратить разбойные набеги османов на земли Ордена. Но султану было мало, что его головорезы жгут поселения и режут вилланов. Орден застрял у него, как кость в горле. Он желал большой войны.
Султан собрал войско тысяч в сто и посадил на корабли. А у нас, смешно сказать, рыцарей и оруженосцев было шестьсот человек, да наемного войска тысячи две, да городское ополчение – а какие из них вояки? Летом дело было.
Турки, не мешкая, высадились в заливе и сразу же установили пушки.
– А я и не думала, что у них такое современное вооружение? – удивилась Жанна.
– Были бы деньги! – махнул рукой капитан. – Султан не только пушек накупил, но и немцев сведующих. А его османам только бы саблями махать, пушкари из них – как из овечьего хвоста парус. И вот только они установили пушки, как стали обстреливать бастион святого Николая – а он, как ключ к крепости. Несколько суток стреляли почти непрерывно. Ядер перевели – страсть. Но наши держались.
А где–то через неделю после начала осады, конец мая был, как помню, перебежал к нам немец один. Мастер Георг. Выяснилось, большущая шишка у турок – главный умелец по пушкам. Лопотал он, что мол не может снести, как братьев–христиан с его помощью уничтожают.
Господин Пьер его радушно принял, все честь по чести. Но велел шести рыцарям следить за немцем неусыпно. Друг, враг – а когда такая война, сам себе иногда не веришь. И выяснилось – Георг этот, проклятый, лазутчиком был. Не то на большие деньги от турок польстился, не то еще почему.
Я тогда еще господину Пьеру поразился. Другой бы, только слух об измене перебежчика прошел, приказал бы снести одним махом голову немцу и в ров его выкинуть, без лишних разговоров!
– Неужели, Вы хотите сказать, Великий магистр его пощадил? – поразилась Жанна.
– Нет, господин Великий магистр созвал орденский суд, где рассмотрел вины этого немца, их доказательства и только когда суд вынес приговор, мастера Георга казнили.
Ну вот, получил он, значит, по заслугам А мы все в крепости сидим. Лето к своей маковке идет, жара. Турки то ядрами стены бьют, то сами лезут. Мы отбиваем.
Город уже в руинах, особенно в южной части. Окраины разрушили напрочь. Еврейский квартал разметали по камешку. Тяжко было, скажу я Вам, очень тяжко.
Кажется, что я в жизни только не видел, а вот та осада так у меня в памяти осталась – до Страшного Суда помнить буду. Ведь я чудом уцелел, все мои товарищи полегли на стенах. Июля двадцать седьмого дня это было. Пошли османы в атаку. А в стенах уже то там дыра пробита, то здесь пролом светится.
Ну все, думаем, вот и пришел нам смертный час. Конец нам, конец Ордену. В Палестине удержались, с развернутыми знаменами на корабли из Аккры ушли, а здесь поляжем за веру Христову. Помолились, отпущение грехов приняли и встали в разломах. Господин Пьер сам на самом опасном направлении встал, за спинами не прятался. Ох, и сеча была…
Господина Великого магистра четыре раза ранили, но пока не упал, он сражался. Я как сейчас вижу – стоим мы в проломе, бьемся, я янычары все лезут и лезут, конца края нет. Ни усталости, ни боли не чувствуешь, злость одна. И вдруг понял, – падаю. Какой–то турок меня копьем достал, я и свалился. Потом, в госпитале, как очнулся, гордился даже, что у нас с господином Пьером последнее ранение почти одинаковое – его тоже на копье посадили.
И ведь не выдержали турки, госпожа Жанна, запаниковали!
Капитан треснул кулаком по столу.
– Смешно сказать, как обратно кинулись, так собственное подкрепление потоптали. Больше народу, чем на стенах, подавили.
И главный их, Мисак–паша, струсил. Струсил и дал сигнал отступать. Чуть рассвело, сели турки на суда и восвояси убрались. Только Мисак этот паша до султана и не добрался. Сказывают, открылся у него, прошу прощения госпожа Жанна, кровавый понос и в дороге он скончался. Но я так думаю, это его свои же со злости отравили. За трусость.
А господин Пьер долго болел. Шутка ли сказать – копье насквозь пронзило и на спине вышло! Да и легкое задело по пути. Но все обошлось.
Султан Мехмед все успокоиться после такого позора не мог, новый поход снарядил. Уже сам войска повел. Но Слава Господу, умер в пути. Полегче Ордену стало.
После Мехмеда два сына остались. Баязет и Джем. С Джемом–то еще при султане у нас хорошие отношения были, в бытность его турецким послом. И когда он от брата во Францию сбежал, Великий магистр ему свой корабль дал. Братья власть делили – Ордену выгода.
А Вы знаете, госпожа Жанна, на стене Родоса – а она широченная, туазов тридцать будет, – маки понемногу росли. То там головка краснеет, то сям. А в следующую весну после осады – словно ковер красный там кинули, целые поляны. Говорят, это кровь защитников расцвела… Вот такие дела.
– Я слышала, на Родосе даже дракон был? – спросила Жанна. – Это правда?
– А как же! – с удовольствием подтвердил капитан. – Водился, бестия. И не так давно это было, лет сто с лишком. Завелся он, значит, у подножия горы святого Стефана. Округа от его проделок опустела, просто обезлюдела. Рыцари шли на схватку один за одним и гибли. Тварь была сильная, вертлявая. Напором брал.
И вот пошел на битву с драконом господин Дьедонне де Гозон, он потом Великим магистром стал. А господин Дьедонне охотником был страстным, охота ведь у нас на Родосе славная, не хуже, чем на большой земле. Лани есть, олени благородные. И поэтому пошел он не один, а гончих своих взял. И пустил их вперед.
Собаки дракона выманили, только он на них отвлекся, господин Дьедонне голову ему и отсек! Это было чуть позднее битвы у Аморгоса.
