Эрика насчитала более десяти тысяч человек. Поток машин остановился на несколько часов, пока следовала траурная процессия: это было величайшее выражение любви всего города к своему сыну — один из самых деловых районов города застыл, устроив день отдохновения в память о Безупречном. На улицах, где его слова продавались законно и незаконно ради получения прибыли, все на день отложили погоню за долларами, чтобы выразить ему свой респект. Это ясное послание гласило: «Тебя любили, брат. Тебя любили».
Мать поддерживала Эрику все время, пока они шли за гробом. Пуля прошла навылет и не задела жизненно важные органы. Уже через неделю девушку выпустили из больницы. И она могла ходить, но пока делала это с осторожностью. Ей трудно было продержаться целый день без поддержки — поэтому она опиралась на плечо матери. Как она продержится оставшиеся ей годы жизни, Эрика пока не знала. Смерть брата была лишь частью ее утраты. Миха... Он умер, и всем вокруг было наплевать на это — для них он был никто, всего лишь еще один неопознанный труп в машине. Его похороны тоже легли на ее плечи. Воспоминания об их любви заставляли Эрику думать о человеке, в чью сторону многие кидали обвинения в этом чудовищном преступлении: этот человек не присутствовал на похоронах или постарался остаться незамеченным.
Растянувшись в кресле, Ганнибал уныло наблюдал за похоронной процессией на экране своего огромного телевизора. Экран был такой большой, что создавал почти полный эффект присутствия, но Ганнибал был рад, что на самом деле он не на похоронах. Появление Ганнибала могло вызвать неловкость и стеснить близких Безупречного. Он понимал: многие считают это убийство делом его рук. Знал и без плаката, который виднелся в руках одного из парней, шедших за гробом: «Это сделал Ганнибал». Полицейские донимали его каждый день с момента убийства. Он знал, что у них не было улик. Но также знал, что общественность настроена против него, а полицейские всегда найдут способ собрать недостающие доказательства. Он окажется не первым невиновным, которого приговорят к смертной казни.
Но пока его беспокоили не мысли о заключении. Слишком много народу погибло, и скорбь еще не утихла. Он сидел и наблюдал за похоронами, а в уголке экрана Лектер продолжал играть свою роль, как Ганнибал — свою.
Безупречный, Безупречный, Безупречный. Думаю, теперь все действительно окончено. И что мне теперь делать? С кем соперничать? Ганнибал остался на сцене один и чувствовал себя ненужным.
Между кадрами с похорон, транслировавшихся по MTV, вставляли отрывки выступлений Безупречного. Увидев Безупречного на сцене, Ганнибал почувствовал, что уже видел этот момент когда-то раньше. Он тщательно покопался в воспоминаниях, но так и не смог найти нужное. Зато он вспомнил тот вечер, когда боролся с Безупречным в чемпионате по фристайлу. Он тогда проиграл, но сегодня, спустя три года, воспоминание оказалось приятным.
Он вспомнил клуб «Ярость», плакаты с Бин Ладеном и логотипами телеканала ВЕТ. Обычно бесстрастный Ганнибал чувствовал, как колотится сердце, когда он вышел на помост. Он знал, что ждет его впереди.
Безупречный выиграл состязание в первом раунде: публика наградила его более горячими овациями. Ганнибал не остался в долгу во втором. Теперь они были абсолютно равны — как все мы перед лицом смерти. Под рев толпы, стоя на пороге будущего, от которого его отделял только черный микрофон, Ганнибал открывал финальный раунд.
Я коррумпированный ниггер,
Кооперируюсь с ниггерами,
Вписываю их в делишки,
Заставляю толкать излишки.
Все знают, что я дурачу шлюх, а иногда
Случается и так,
Что я дурачу педиков.
Каков бы ни был рынок,
Ниггер, я в курсах,
И если он прибыльный, я его поимею,
Потому что я жадный пацан,
Пацан-вегетариан, питаюсь «зеленью».
И все, что невыгодно,
Меня никак не ебет — это ясно?
Так что не шути со мной, ублюдок,
Потому что я опасный.
Я — причина, почему у них есть
Дилеры на каждом углу гетто.
У меня монополия на контрабанду,
Будто я хренов Гринспан
[17].
Когда Бык рассекает по району,
Все латиносы кричат: «Эль капитан!»
Йо, ты говоришь, ты Безупречный,
Ладно, ниггер, а я бессердечный,
Всажу парочку тебе в грудь
Без всяких сожалений.
А то еще лучше —
Отправлю тебя в Синг-Синг:
Тамошние ниггеры заставят тебя
Петь петушком сопрано,
Приучат твою задницу к софт-порно.
И когда это случится,
Безупречный запоет тенором,
Но это будет не телеканал,
Это будет жесткий анал.
Он завершил последнюю строку под грохот аплодисментов. Прошло минуты две, прежде чем публика успокоилась. Ганнибал знал, что выступил здорово, но знал и масштаб своего соперника. Он взглянул поверх микрофона и увидел Безупречного: тот приближался с холодной решимостью на лице.
Негр-неандерталец,
Что ты так зол на весь мир?
Может, потому, что никак
Не можешь кончить?
Но я твою бабу не трахал,
Так чем я тебя огорчил?
Не делай вид, что мы не знакомы,
Что ты привязался к Безупречному?
Всех собак на тебя спущу...
Ты тошнотворней, чем отхожее место волхвов,
Устроил Вьетнам в Ватикане.
Думаешь, я скис?
Ниггер, погляди на меня в оба:
Я забью последний гвоздь
В крышку твоего гроба.
Раздался гром аплодисментов, и Ганнибал прочистил горло, перед тем как парировать выпад соперника. Но Безупречный еще не закончил.
Ой-ой, теперь ты закашлялся,
Неудивительно,
Потому что рифмы твои иссякли.
Ты просто сопляк —
А я суеверен.
Я мудрее волхвов,
Сам Соломон отдает мне салют,
Потому что я слишком крут.
Безупречный не по зубам дилетанту,
Я задавлю тебя своим талантом.
Я рифмую рапсодию,
А тебе не под силу даже пародия.
Захотел превзойти меня у микрофона,
Ниггер, ты смешон, ты недостоин быть мне фоном,
