Но выполнить задуманное оказалось не так-то просто. Жаждавший мщения Безупречный не собирался сдаваться, и раз за разом Ганнибал уступал сокрушительной силе его слов. Поражения давили тяжким грузом. Безупречный стал досадной помехой, которую необходимо устранить. Временами Ганнибал задумывался, как все могло сложиться, если бы он и Безупречный объединили усилия: каких бы высот он достиг, стоя плечом к плечу с этим талантливым парнем. Но он выбросил из головы бесплодные мечты. Безупречный никогда не присоединится к нему по собственной воле. К тому же гордость не позволяла Ганнибалу самому выступить с таким предложением. Они остались врагами, и врагами прошли весь путь от бара «Спит» до шоу «106» и чемпионата по фристайлу. Теперь Ганнибалу еще раз предстояло сразиться с Безупречным уже в другой, новой жизни, где не было родительского очага и церковных наставлений и где — как он надеялся — не осталось места наркотикам и насилию.
36
Машина подкатила к шлагбауму, преграждавшему въезд на главную магистраль Нью-Джерси. Ганнибал направлялся домой, а Миха по-прежнему его сопровождал. Ганнибал был заметно расстроен. Прошло больше часа, как они выехали из Браунсвилля, но ни один из них не проронил ни слова. Миха решился прервать тягостное молчание.
— Ты в порядке? — спросил он Ганнибала.
— Все ништяк, брат. Все ништяк, — заверил Ганнибал, уставившись на белую полосу на дороге прямо перед собой. Снова повисло неприятное молчание, но наконец Ганнибал разрядил напряжение: — Извини за эту дерьмовую ситуацию. Не знаю, зачем я туда поперся. Я ведь знал, что произойдет. Но спасибо, что составил мне компанию. Теперь ты знаешь, как я рос и почему стал такой сволочью.
— Не за что извиняться, брат. Я рад, что поехал с тобой. Хотя, по правде, это был полный абзац.
— Да уж.
— Слушай, Бык. Я тут весь вечер собираюсь спросить: ты что, родом с Ямайки?
— Ага.
— Ясно, я заметил акцент в речи твоих родителей. Хотя не был уверен. Но как тебе удалось избавиться от акцента? По крайней мере, я ни разу не замечал ни малейших признаков.
— Ну, я ведь только родился на острове. Я был совсем младенцем, когда мы переехали в Америку, и с тех пор не бывал на родине. К тому же мать не позволяла разговаривать на ямайском наречии. Она родилась в трущобах, но зачастую вела себя так, словно всю жизнь жила во дворце. И смотрела на ямайский язык свысока. Дома мы никогда не говорили на родном наречии. Эта часть-моей жизни мне совершенно неизвестна. Я даже не уверен, вправе ли говорить, что я родом с Ямайки.
— Я так понимаю, ты считаешь своей настоящей родиной Бруклин?
— Конечно. Но общая наша родина — Африка. Ты сам напомнил мне об этом, ведь так?
— Да, наверное. — И тут Миха вспомнил, зачем в тот день приходил к Ганнибалу в офис. — Слушай, я ведь хотел кое о чем переговорить.
— Что такое?
— Знаешь, брат. Мне кажется, нам надо притормозить в смысле бесконечных стычек между тобой и Безупречным.
— Да ну? С какой стати? — Ганнибал уже догадывался о причине подобной просьбы.
— Ну, мы с Эрикой на днях ехали в поезде: там двое мальцов завели спор и набили друг другу морду— все из-за вашей с ним войны.
— И кто выиграл? — быстро спросил Ганнибал.
Миха не ожидал такого вопроса и растерянно промолчал. Ганнибалу пришлось переспросить:
— Так кто выиграл? Парень, дравшийся за меня, или сторонник Безупречного?
— Не знаю. Мы вышли, а драка еще продолжалась. Потом прибежали копы... А почему ты спросил?
— Да просто так.
— Ладно, не это важно. Важно то, что они чуть мозги друг другу не вышибли из-за такой ерунды.
— Значит, Эрика... Сестренка Безупречного, если не ошибаюсь? — спросил Ганнибал. Миха утвердительно кивнул, испытав неприятное ощущение оттого, что речь зашла о ней — но ведь он сам первый упомянул ее имя. — Такты и сестренка Безупречного ехали в поезде, увидели двух дерущихся придурков и так перепугались, что ты теперь предлагаешь спустить в унитаз все наши планы?
— Это не совсем так, — попытался возразить Миха, чувствуя, что Ганнибал исказил суть его слов.
— Именно так. И позволь, я тебе кое-что объясню. Гребаные ниггеры дрались не из-за музыки. Они дрались, потому что они тупые ублюдки. А то, что они дрались из-за нас, означает, что они нас слушают, а значит, будут покупать наши диски. А не они, так белые детишки, которые преклоняются перед нашим стилем жизни. В любом случае это хорошо для бизнеса. И это на руку и мне, и Безупречному. Мы оба с ним бизнесмены.
— Так оправданно все, что приносит тебе деньги?
— Перестань, не будь так наивен. Эта Америка, мировая столица капиталистов. А хип-хоп сегодня самый капиталистический товар. И все всегда сводится к деньгам. Ты сам это прекрасно знаешь. Не хочешь писать эти тексты — хрен с тобой. Но я знаю, в чем дело, и мы с Безупречным здесь ни при чем — все из-за той сучки, которую ты трахаешь. Что, я не прав?
Ганнибал бросил это обидное заявление не подумав, он не имел намерения оскорбить Миху — такова была его обычная манера выражать мысли. Однако его слова глубоко задели Миху.
— Эй, мне не нравится твой неуважительный тон. Не называй ее сучкой.
Для Ганнибала подобные заявления из уст мужика звучали смешно и в то
же время вызывали у него жалость.
— Бог ты мой. Да ты пропал, чувак. Тебе конец. Ты не считаешь ее сучкой. Это верный признак пропащего ниггера. Эй, усвой одну вещь: они все шлюхи, все до единой.
— И твоя мать? — парировал Миха, зная, что, как бы черный брат ни относился к остальным бабам, перед матерью он испытывал почтительное благоговение.
— Конечно, черт подери. Тот факт, что она произвела меня на свет, ничего не меняет, — твердо заявил Ганнибал, и Михе осталось только промолчать. — Многие ниггеры дают здесь слабину. Пусть мне она мать, но она шлюха для другого мужика. — Выдержав паузу, Ганнибал продолжил: — Да, она шлюха. Она шлюха Иисуса. И она, и все эти религиозные сучки, мечтающие после смерти попасть в гарем Иисуса и развлекаться в раю. Знаешь, она много лет не давала старику. Поэтому он такой несчастный и вечно недоволен жизнью.
Снова наступила пауза, но Миха только молчал, потирая лоб ладонью, и ждал, пока Ганнибал выдохнется. Но тот не унимался:
— Ты слышал их слова. Они похоронили меня. Я их единственный сын, а они хоронят меня заживо. Хоронят меня и прославляют своего белого Иисуса. К черту их. Я тоже вас похороню! Да, бля. Она тоже шлюха.
Ганнибал высказывал все это без какой-либо цели. Он обращался не к Михе, а скорее к самому себе. Но затем он направил свой гнев на Миху:
— Знаешь, на кого ты похож со своими речами? На тех козлов, что все время ругают нас, вопрошая, почему в наших песнях мы «так неуважительно отзываемся о женщинах» — и несут всякую чушь в том же роде.
