— Триш! — наконец выдохнул он, проснувшись в холодном поту.
Триш проснулась вместе с ним.
— Что, что такое? — закричала она, едва отойдя ото сна.
Безупречный в ответ лишь тяжело дышал.
— Милый, что такое, что случилось? — спросила она, дотрагиваясь до его плеча.
Он снова не ответил, не зная, что и сказать. Как бы он объяснил все то, что сейчас почувствовал и увидел? Невозможно. Да он и не хотел — по крайней мере, сейчас. Сейчас он просто взял и обнял ее покрепче.
— Милый, милый! Что случилось? — спрашивала она, до слез тронутая его жестом. А он лишь обнимал ее и дрожал. Триш поняла и тоже обняла его, прижав к себе.
Через несколько минут его сердцебиение пришло в норму. Он отпустил Триш и отодвинулся. Она смотрела на него со слезами на глазах. В ответ Безупречный тоже заплакал. Она впервые увидела его слезы; он был по-настоящему напуган, и это ужасало Триш.
Не говоря ни слова, парень поднялся с кровати и направился к дверям на балкон спальни. Он встал за призрачной, струящейся белой занавеской и поднял голову к ночному небу; полная луна изливала свои мертвенные лучи на всю глубину комнаты, до самых темных углов. Триш, не зная, что делать, потянулась к выключателю.
— Не надо света, — попросил Безупречный, прежде чем она дотянулась.
— Хорошо, — ответила девушка. Хотя бы заговорил.—Тебе лучше?
— Да, все в порядке. Не беспокойся. Прости, что разбудил тебя.
— Милый, вовсе ты не в порядке.
— В порядке. Так, просто... видения, сны. Ничего.
Триш не могла смириться. Она поднялась и подошла к любимому, обняла его сзади, а он прижал ее руку к своей груди. С минуту они простояли молча. Без слов обнимались в лунном свете, и вдруг...
— Я умираю, Триш, — спокойно сказал Безупречный.
— Что? — переспросила она. — Что ты говоришь? Умираешь?! Отчего ты умираешь?
В ее голове пронеслась сразу туча страшных мыслей: от СПИДа до разнообразных опасных заболеваний.
— От смерти я умираю.
— Умираешь от смерти. Что это значит? Милый, я не понимаю.
— Ты и не должна.
Девушка была смущена, но еще больше — обижена тем, что он не рассчитывал на ее понимание. Она хотела знать, что с ним происходит, а Безупречный играл в загадки.
— Да ничего, Триш. Просто только что схватился с собственной смертностью. Теперь мы со смертью идем плечом к плечу.
— Милый, говори понятно, пожалуйста. Ты меня только путаешь.
— Успокойся, Триш. Все в порядке. Все нормально, — говорил он ей обычным тоном, но в его голосе сквозило что-то пугающее.
— Что ты хочешь сказать этим «успокойся, все в порядке»? Нет, не в порядке, Майкл. Совсем нет. Ты будишь меня среди ночи, дрожишь и зовешь меня. А потом не говоришь, что случилось. А теперь вообще заявляешь, что ты умираешь, но при этом требуешь, чтобы я успокоилась. Нет. Майкл, я не могу.
Не могу, — говорила она, качая головой.
Безупречный, осознав, что напугал ее, обнял Триш и успокоил. Заглянул ей в глаза и уже почти решился рассказать о том, что ему приснилось. И тут в другой части комнаты снова увидел страшные образы, плывущие в пространстве. Он сжал плечи Триш, изо всех сил стараясь не закричать и не дать ей увидеть то, что видел сам. Безупречный уже не понимал, спит он или бодрствует, но одно он знал точно: времени у него осталось немного.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
23
В Бруклине стояло лето и было жарко как в аду. Солнце яростно напустилось на паренька, который, сойдя с автобуса, направился по Ютика-авеню в сторону Эмпайр-бульвар. Он быстренько напялил свои темные очки, ради красоты в той же степени, что и для защиты от солнца; в свои девятнадцать он считал, что в темных очках выглядит круче. К ним прилагались: белая в полоску безрукавка, плотно обтягивающая его мускулатуру; широкие джинсы, спущенные до самого причинного места так, чтобы виден был бренд на резинке боксерских трусов; сумка через плечо, на которой болтался крест из белого золота (платина ему не по карману, но что же теперь — даже пыль в глаза не пустить?); и, разумеется, «тимберленды» — ноги в них совсем сварились, но ради того, чтобы выглядеть стильно, не жалко и вспотеть.
Паренек ждал, пока на перекрестке загорится «зеленый». Вытащил свой плеер, и через минуту на полную громкость заиграл бит, сделав парня глухим ко всему на свете. Свет сменился, и парень перешел дорогу, чуть притопывая ногами. Тема была что надо, самый горячий трек клубов всей страны.
Бойцы Короны,
Безупречный и Ганнибал,
Местный бруклинский каннибал
И король поэтов Квинса,
Закрывают тему, йо,
Стригут с «Краун» капусту
И плюют на всех,
Плюют на все запреты.
Когда он был на другой стороне улицы, зазвучал легендарный рык Ганнибала.
Короче, первый удар за Быком,
Сейчас прищучу эту тему.
Бит у меня крут,
Проглочу этот трек,
И после меня ничего не останется,
Никаких объедков для отбросов.
Сожру говядину
И все закуски,
Меня не учили манерам,
Меня воспитали пантеры,
Родился и вырос я в трущобах,
Вместо реку нас сточные канавы,
Так что мы свое урвем, шалавы.
Ниггерам достанутся лживые посулы,
Быстрое богатство
И смерть под нашим дулом.
Парень шагал в такт музыке и тексту, вдоль улицы, мимо толпившихся людей, мимо магазинов и автобусных остановок из плексигласа. И тут... он увидел ее: она шла по кварталу медленно, явно для того, чтобы он мог разглядеть ее всю, с ног до головы. Кроме босоножек на платформе, вся она была словно безупречно отполированный кусок черного дерева, так ее темная кожа сверкала на солнце. Он скользил взглядом по ее идеальным икрам, выше, к аккуратным коленям, где ее тело сужалось, чтобы затем опять расшириться к ляжкам; еще выше — взгляд достиг ее пышных бедер, которые отстрочка джинсовых микрошортиков перечеркивала поперек ягодиц; полосатый лиф обтягивал грудь, подчеркивая ее богатство. С лицом девушке тоже повезло — ямочки на щеках, пухлые губы, небрежно взбитые распущенные волосы. Она была сногсшибательна; если бы зрение позволяло, он бы и ее ДНК разглядел. Красотка прошла мимо, бросив пареньку мимолетный игривый взгляд. Он посмотрел, как колышутся ее формы сзади, и пошел своей дорогой. Ее тело было даже круче песни.
Тут на авеню вырулила бежевая «тойота-камри». Из колонок машины на всю улицу несся громкий и жесткий бит. Словно гром, голос Ганнибала сотрясал всю землю вокруг.
