Ганнибал и Миха сидели на диване в огромной комнате, освещенной только сиянием гигантского телевизора. Ганнибал сидел открыв рот — это был один из его любимых эпизодов. Миха тоже очень увлекся. Фильм ему нравился, а смотреть его в компании Ганнибала — вообще одно удовольствие.
— Смотри, смотри, сейчас такое будет, — вырвалось у Ганнибала; он уже с трудом мог усидеть на месте.
— Выше запястья или ниже его, Кларисса?.. Будет очень больно.
И Лектер будто бы отрубает Клариссе руку мясницким ножом, но, как потом выясняется через несколько кадров, на самом деле он отрубил руку себе.
Ганнибал уже не мог сдерживаться:
— Я просто не понимаю! Гляди, раз сто этот фильм смотрел и всегда, как доходит до этого момента, я надеюсь, что все изменится и он отрубит руку этой сучке.
На весь фильм единственная лажа, — от наплыва эмоций Ганнибала прямо несло.
Эту забавную, наивную часть Быка могли знать только те немногие, с кем он был близок и делился своими чувствами. Раньше это был Мук. Но с недавних пор Бык перестал считать Мука достойной компанией, да и виделись они с глазу на глаз теперь тоже редко. Они, кажется, целую вечность были знакомы, но было похоже на то, что общаются они только из уважения к тому времени, что уже потратили друг на друга. Почему-то перед Михой, с которым они были едва знакомы, Ганнибалу захотелось раскрыться.
— Да брось, ты что, не понимаешь? — удивился Миха.
— Не понимаю, что?
— Да он же ее любит, вот в чем дело.
— Любит? Кого он любит? — Слово какое-то левое; никакого отношения к их разговору оно не имело.
— Кого еще — Старлинг.
— Не, чувак, Лектер слишком холоден, чтобы кого- либо любить.
— Но он же любит ее, правда, ну ты сам посмотри. А еще лучше книжку почитай.
— Ты читал книжку? — изумился Ганнибал. Он знал о существовании книги, но никогда не интересовался ею. Странно было встретить кого-то, кто ее прочитал.
— Да, я посмотрел фильм, мне понравилось, и я взял книжку. Знаешь, как говорят, книжка всегда лучше фильма, ну я и захотел посмотреть, насколько.
— Круто, чувак.
Ганнибал был под впечатлением. Немногие из его знакомых вообще читали, и никто не любил Лектера настолько, чтобы после фильма браться за книгу.
— Но уж поверь мне, если тебе такой поворот сюжета не нравится, конец книжки тебя просто убьет. В смысле... — Миха уже готов был пересказать книгу Ганнибалу, но тот остановил его.
— Не рассказывай. Сам прочитаю.
Ганнибал читал редко, но всегда считал это своим недостатком. Он хотел бы читать больше — и вот он, шанс сделать это: что может быть лучше, чем книга о его тезке. Он был рад, что Миха заинтересовал его.
— Даже удивительно, что ты такой фанат Лектера, а книжки не читал, — заметил Миха.
— Брось ты, в нашем мире у черных есть время только на дела и еду; чтение — роскошь. Но я найду время и прочитаю. Значит, говоришь, он ее любил? — спросил Ганнибал у Михи почтительно. Ведь Миха читал книгу, теперь в вопросах о Лектере он — больший авторитет, чем сам Бык.
— Ну да, любил. Но и в тюрьму ему не хотелось.
— Ну еще бы, приятель. В тюрьму ни ногой, что бы там ни было. Это правильно. Тюрьма хуже войны людей уродует.
Ганнибал и не знал-то никого, кто бы воевал. Но он знал слишком много тех, кто сидел, и на его взгляд этот опыт их лучше не сделал. Давным-давно он сам себе поклялся, что не угодит в тюрягу или, по крайней мере, не сядет из-за какого-нибудь пустяка.
— Ладна. Кино кончилось. Пойдем прогуляемся.
Шли титры, и Ганнибал мог спокойно выключить телевизор. Это был сто шестой раз просмотра. За последний год он сбавил частоту — новое хаотичное расписание оставляло ему немного времени на то, чтобы сидеть дома и смотреть телик. Вот почему моменты, когда он мог приобщиться к знакомой реальности, приносили ему столько удовольствия. И Лектер был ему еще милее после их разлуки. Это как заниматься сексом впервые после долгого перерыва. Словно снова девственник.
Телевизор погас, и вся комната погрузилась во мрак.
Потом голос хозяина произнес «свет», и комната осветилась. Но это была уже не прежняя квартира Ганнибала в новостройках — недавно он переехал в дом за миллион долларов в Инглвуде, Нью-Джерси. Это было обычное дело для рэпера — переехать из гетто в пригород, но Ганнибал не просто следовал моде. У него к гетто неприязни не было — там его очень любили. Но ему мечталось о большем, и, к сожалению, его прежние друзья этой мечты не разделяли. Многие дальше своего гетто ничего и не видели, и он знал — они обречены остаться там навсегда, смирившись со своей долей. Ганнибал ни с чем мириться не хотел: он сам выберет себе место, на самой вершине. Независимо оттого, в каких условиях он появился на свет, он сам будет решать, как их превозмочь.
Он переехал, потому что понимал: несмотря на все уважение, неразумно быть сытым среди голодных — они только о своем брюхе думают. Нужно уехать, чтобы они не затащили его обратно, словно крабы в яме. Он не мог себе такого позволить. Сначала выбраться из ямы, потом уже отбросить путы. Ганнибал был готов стать главным крабом, даже если бы дорога наверх шла по головам остальных.
— Как тебе дом? — спросил он у Михи.
— Симпатичный, — ответил тот, оглядывая огромную белую пустую комнату с колоннами до самого потолка. Помимо дивана и огромного телевизора, мебели не было.
— Пустовато, согласен. Только въехал, некогда все тут обставить. Но пока у меня есть телевизор и Лектер, мне хватает. А скажи-ка мне, Миха, что ты думаешь о каннибализме?
— Я только за.
— Отлично, потому что я ем только с лучшими. Мне нравится то, что ты делаешь, более того, мне нравится твой стиль.
— Спасибо.
— Еще вот что... ты видишь картину целиком?
Это был главный вопрос, который Ганнибал задавал новым знакомым. В зависимости от ответа он определил бы, как оценивать Миху. Тот не был уверен, что правильно понял вопрос Ганнибала, но переспрашивать не стал. И наугад ответил:
— Да, вижу.
— Так я и знал. Добро пожаловать в семью, — и Ганнибал крепко его обнял.
— Спасибо, — робко сказал Миха посреди объятия.
— А теперь к делам семейным. Сегодня награды «Сорса». И мы должны поучаствовать.
— Отлично. Я на все готов. Даже на что-нибудь необычное.
— Так значит, он любил ее? — снова спросил Ганнибал. Эта новость все не давала ему покоя. Он понять не мог, при чем там любовь.
— Да, любил.
— Бредятина.
18
Что есть смерть? На самом деле, что происходит, когда умираешь? Безупречный размышлял об этом, глядя в вечернее небо. Он стоял на одном из балконов своего огромного дома в Берген-Каунти, смотрел на бассейн внизу и прочие свои богатства. Ты многого достиг, безупречный. Многое совершил. А умри прямо сейчас, что будут помнить? Кто-нибудь меня самого запомнит? Что будут говорить обо мне, о моих поступках? Каково мое место? Вот такие вопросы задавал себе Безупречный. Наверное, впервые в жизни он занялся эсхатологией. Раньше он уже задумывался о конце, но так же, как и все остальные — подумают немного, но не вникают, потому что слишком уж депрессивно. Все ждут, что этим кто-нибудь другой займется. Большинство полагается на веру или вообще на невежество, смотрят на мир через розовые очки, и лишь немногие хотят знать многоцветную реальность, ухватить суть вопроса. А теперь вопрос взялся за самого Безупречного. Нет, серьезно, а что такое смерть? Неужели и впрямь наступит время, когда я перестану существовать? И как это будет? Как он ни старался, не мог себе представить такую картину. Не мог вообразить собственное небытие. Приходилось принимать это как данность — факт, что однажды, хочешь не хочешь, ты умрешь. Умереть — это вообще как? И тут он понял. Мысли, именно мысли делали его тем, что он есть. Ведь в действительности он был не плотью, которую видел в зеркале; он был мыслью, которая к этому зеркалу обращалась. Мысли сделали его самим собой — он был всего лишь их проявлением. Мышление — вот жизнь и смерть. Так что умрешь — и мысли тоже умрут, ведь ты перестанешь мыслить. От такого прозрения у него слезы на глазах выступили. Он думал всегда, сколько себя помнил. Сама идея прекратить думать его расстраивала. Не думать — вот что значит умереть. И если уж наступит время, когда я умру, наступит и время, когда я перестану мыслить. Неужто? Он был не уверен. Он просто знал, что есть что-то, называемое смертью. А для него смерть могла быть только отсутствием мыслей. Он был доволен своим телом, но если бы его лишили плоти, оставив сознание, он бы не умер. Так можно жить, думал он. Но все это просто спекуляции. Точное положение дел ему неизвестно — как и никому другому. Вот почему, стоя на балконе своего прекрасного дома, он осознал, что ничего не знает.
