Ближе к вечеру все изменилось. Молодежь заполнила парки и вышла на улицы.
– Пойдем на площадь Согласия, – предложил Пол.
– Может, лучше просто послушаем радио? Боюсь, прогулка в толпе тебе пока не по силам.
– Кэролайн, я не калека. Давай повеселимся.
День выдался теплый, и мы прогулялись до отеля «Крийон» на площади Согласия. Между колоннами этого прекрасного старинного дворца вывесили триколор. Мы праздновали освобождение Франции на площади, где казнили Людовика Шестнадцатого, в этом было что-то сюрреалистическое.
Тени становились длиннее, а люди все прибывали. В толпе тут и там мелькали белые каски – американская военная полиция следила за тем, чтобы проход в посольство США оставался свободным. Мы шли в толпе, люди вокруг дудели в рожки, пели песни, размахивали над головой белыми платками, теснились и толкались, когда мимо проезжал американский армейский джип. Молодые французы, стоя на автомобильных подножках, открывали бутылки с шампанским и бросали цветы в толпу.
С наступлением вечера на площади Согласия впервые с начала войны зажгли фонари. Снова включились фонтаны. Толпа завопила от восторга, когда из рыб у бронзовых морских нимф в руках взметнулись к вечернему небу струи воды. Люди сходили с ума от счастья и мокрые насквозь прямо в одежде танцевали в фонтанах.
Пол выронил платок, какая-то девочка-тинейджер наклонилась и вернула его хозяину.
– Вот, держите, – сказала она, а потом добавила: – Ой, а мне показалось, что вы – Пол Родье.
– Он и есть Родье, – подтвердила я.
Девочка, пританцовывая, пошла дальше и крикнула нам через плечо:
– Не смешно!
– Она сама не понимает, что говорит, – попыталась смягчить ситуацию я.
Но Пол знал: девочка права, в нем с трудом можно было узнать прежнего Пола Родье.
После этого маленького происшествия энтузиазм Пола начал угасать, и мы вскоре пошли домой.
Когда мы ехали обратно в Руан, над Сеной начался салют.
Дома мы переоделись в удобную одежду: я в мягкие брюки и рубашку Пола, а он – в свою любимую фланелевую пижаму цвета слоновой кости.
Я занялась готовкой ужина. Пол сел за кухонный стол и о чем-то задумался. Мне показалось, что он устал больше, чем обычно.
– Тебе грустно, потому что рядом нет Рины? – спросила я.
– Не стоит поднимать эту тему. Ты и так постоянно пытаешься играть ее роль.
– Ничего подобного.
– Готовишь по ее рецептам, одеваешься, как она. Пожалуйста, не надо всего этого.
– Это потому что я сегодня надела платок?
– Просто расслабься и будь такой, какой была в Нью-Йорке.
– Я в жизни не чувствовала себя счастливее.
И это правда. У нас были свои разногласия, но, с тех пор как я перестала печатать рецепты лекарств и график физиотерапии для Пола, наши отношения с каждым днем становились все крепче. Плюс ко всему, спасибо Вулси, Пол наконец-то набрал вес.
– Тогда почему ты сюда не переедешь? Я имею в виду насовсем.
– О, Пол, я даже не знаю. Было бы неплохо услышать что-нибудь о твоих чувствах.
– Я без ума от тебя.
– Это почему?
Пол на секунду задумался.
– Ты очень трудолюбивая, а я это уважаю.
– И все?
– Мне нравится, как ты говоришь по-французски с американским акцентом. Очень сексуально.
– Вот уж неправда…
– И мне с тобой никогда не скучно.
Пол встал и подошел к раковине.
– Мне нравится твое несовершенство. Твоя асимметричная улыбка.
Я прикоснулась к губам.
Асимметричная?
– И у тебя нет гигантской сумки, в которой ты могла бы постоянно рыться.
Пол взял меня за руку:
– Мне нравится, как ты носишь мою одежду. – Пол расстегнул пуговицу у меня на груди. – Нравится твоя белая кожа. Такая гладкая… Я часто ее вспоминал, пока мы были в разлуке. – Он обнял меня за талию. – Но больше всего мне в тебе нравится…
– Что же?
– …как ты целуешься. В эти моменты мне порой кажется, что я могу не вернуться. Как будто улетаю в какой-то другой мир.
Пол оттянул ворот моей рубашки и поцеловал меня в шею.
Я улыбнулась:
– Забавно, есть одно слово, которое ты никогда не произносишь.
Он отступил от меня на шаг.
– Почему американцы любят все говорить прямым текстом? Вы даже мусорщикам в любви признаетесь.
– Мне кажется, эту фразу придумали у вас.
– Если без этого никак, хорошо. Я тебя люблю. Не представляю свою жизнь без тебя. А теперь езжай за своими вещами и книжками. Сделай этот дом нашим.
– То есть ты не хочешь, чтобы я возвращалась в Нью-Йорк?
– Да, живи здесь, а в Нью-Йорк мы будем приезжать. И мама твоя может сюда переехать. Квартира у вас уже есть.
– Я буду скучать по консульству. Но, с другой стороны, у Рожера есть Пиа.
– Определенно есть.
– Разумеется, я остаюсь.
Пол улыбнулся:
– Вот и хорошо.
Его долгожданная улыбка была для меня как бальзам на душу.
Сможем ли мы иметь ребенка? Мне уже за сорок. Но ребенка всегда можно усыновить. У меня в чемодане целая папка с делами французских малышей, которым очень нужна семья и дом. Мама будет в восторге, когда узнает, что свадьба наконец-то состоится. К тому же Рожер выбил ей визу, и она уже на пути в Париж. Так что сообщу ей лично.
– Может, начнем прямо сегодня? – предложил Пол.
– Только съезжу за вещами.
Неужели это происходит на самом деле? У меня в маминой квартире есть шелковые чулки?
– Косметику не привози, – велел Пол. – Ты и без нее идеальна.
– Даже помаду?
– Поторопись. А я пока закончу готовить ужин.
– Нет, Пол, пожалуйста, не надо. Доктор Бедро сказал…
Пол подошел к столу и достал из миски несколько относительно свежих картофелин фиолетового оттенка.
Мне все-таки не понравилось, что он решил нарушить запрет доктора.
Пол это заметил.
– Еще слово, и я передумаю, – предупредил он.
Я схватила кошелек.
– Ницше говорил: «Превалирующее потребление картофеля приводит к водке».
– Отличная мысль. Прихвати бутылочку вина из запасов твоей мамы. Отметим это дело.
Два часа дороги в Париж я составляла список вещей, которые надо будет забрать с собой.
