Регина заставляла нас учить английские глаголы и рассказывала забавные истории о своем сыне Фредди, о том, как он постоянно пытался выбраться из кроватки. Янина преподавала нам французский. Но по-своему. Она ведь, пока работала в салоне в Люблине, заучила кучу фраз, например: фен слишком горячий – Ce séchoir est trop chaud. Или: можно мне сделать холодную перманентную завивку со средними локонами и побольше папильоток.
Благодаря урокам Янины я овладела французским настолько, что могла попросить решить проблему с перхотью.
– Мне надоело лежать здесь целыми днями как полено, – сказала я.
– Правильно, чего лежать? – поддержала меня Янина. – Пойдем на велосипеде покатаемся.
– Я серьезно. У меня есть план.
– О нет, – простонала Зузанна.
– Мы должны написать секретные письма домой, – объявила я.
Реджина приподнялась на локте.
– Как в «Сатане из седьмого класса»? Я помню – хорошая книжка.
А кто в школьном возрасте не читал приключенческую книгу Корнеля Макушинского «Сатана из седьмого класса» о мальчике-детективе?
– Да, именно, – подтвердила я. – Мы в скаутах так делали.
Зузанна оторвалась от бусинок, которые скатывала из хлеба, чтобы сделать четки. Меня удивляло, что она тратит на это хлеб. Мы все уже давно убедились в том, что от молитв пользы никакой нет. Даже моя любимая святая Агнесса забыла про меня.
– Кася, это верный способ убить нас всех, – заявила Зузанна.
– Мальчик в книжке использовал лимонный сок, – припомнила Реджина. – Он зашифровывал письма так, что главное послание надо было составлять из первых букв каждого предложения.
Я села настолько ровно, насколько позволяла перевязанная нога.
– Вместо лимона можно использовать мочу, она тоже кислотная.
– Гениально! – восхитилась Реджина.
– Глупо, – констатировала Зузанна. – Выкинь это из головы.
Зузанну выписали раньше меня, и я страшно по ней скучала. Мы слышали, как в соседнюю палату заселяют новых девушек.
Как-то утром старая медсестра Маршалл с повязкой на лице, чтобы не задохнуться от вони, собирала анализы. И тут Янина сказала, как нам надоело валяться в этой палате. Вроде безобидное замечание, но оно почему-то задело медсестру. Маршалл бросила свои дела, вышла из палаты и буквально спустя несколько секунд вернулась с доктором Оберхойзер.
– Значит, так, если тебе здесь надоело – убирайся, – заявила Оберхойзер. – Вон отсюда. Вставай и убирайся в свой блок.
В первую минуту мы подумали, что она не всерьез, ведь никто из нас еще не поправился. Но когда Маршалл принялась нас пинать и сталкивать с кроватей, мы поняли, что это не шутки.
– Но нам не выдали обувь… – начала объяснять я.
– Вон. – Оберхойзер указала на дверь. – Прыгай, если не можешь ходить.
Я попыталась встать и упала на пол. Гипс к этому времени уже сняли, но опираться на поврежденную ногу было жутко больно.
– Живее. Вставай и убирайся отсюда, – скомандовала Оберхойзер.
Я не шевелилась. Тогда Оберхойзер подцепила меня за подмышки сильными пальцами и потащила по полу. Она волокла меня через всю санчасть до порога, как хозяйка в день генеральной уборки вытаскивает ковер на улицу.
После этого швырнула мне деревянный костыль и оставила лежать на Красивой дороге. Острый шлаковый щебень впивался в кожу. Я огляделась в надежде на то, что где-то рядом окажется мама, и попыталась сесть.
Так странно было снова оказаться на улице. Прямо как на Луне: холодно, все вокруг серое, небо затянуто тучами. В воздухе, как черные хлопья снега, кружил пепел. А еще появился новый тошнотворный запах. Команды уборщиц отмывали окна в блоках от сажи, которая залепляла стекла. А вдалеке, сразу за бункером, за стеной лагеря две новые трубы выплевывали в небо языки пламени. Гул из печей, как рев из преисподней, разносился по всему лагерю.
Как же я обрадовалась, когда увидела Зузанну! Сестра подбежала ко мне со встревоженным лицом, помогла встать и сделать первый шаг к нашему новому дому, где она жила уже несколько недель. Мне не терпелось скорее увидеть маму.
В санчасти я делала шаг в месяц от силы, поэтому, пусть и с костылем, не могла идти, да еще босиком по шлаковой щебенке.
Я остановилась.
– Я не смогу. Оставь меня здесь. Пожалуйста.
– Ну же, давай, по шажочку, – приговаривала Зузанна и буквально волокла меня на себе.
Состав заключенных в тридцать первом бараке, который стал нашим новым домом, был интернациональным: полячки (включая нас – «кроликов»); француженки из Сопротивления; русские медсестры Красной армии. Все политические. Заключенных в тридцать первом блоке было даже больше, чем в тридцать втором.
За время, что я пробыла в санчасти, в лагерном распорядке произошли перемены. Некоторым заключенным, в том числе и полячкам, разрешили получать посылки от родственников. Суп стал жиже, и теперь можно было легко определить, кто в блоке получает посылки из дома, а кто – нет. Те, кто получал посылки, выглядели более или менее здоровыми. Остальные же походили на скелеты. Они ослабели настолько, что не могли даже вшей вычесывать.
Я задремала, а проснулась, когда заключенные собрались на ужин. Зузанна опустилась на колени рядом с моей койкой и взяла меня за руку. У нее за спиной стояла Анис – красивая и очень находчивая женщина. Анис вообще производила такое впечатление, будто она может решить любую проблему.
– Как хорошо, что ты наконец с нами, – сказала она. – У нас новая староста, Марженка. Та еще сука, лучше с ней не связываться.
– Я тоже по вас соскучилась. А чем это так пахнет?
Зузанна крепче сжала мою руку:
– Они построили крематорий.
– Зачем?
Сестра сразу не нашлась что ответить.
– Чтобы сжигать…
У нее просто не хватило сил закончить, но я и сама все поняла.
Сжигать тех из нас, кому выпало умереть в этом лагере.
– Кася, мне очень тяжело об этом говорить. Но все уже слышали о Луизе. Я подумала, будет лучше, если ты услышишь это от меня. Одна из заключенных норвежских девушек сказала, что видела ее в морге…
– Нет, она что-то перепутала.
Бедная маленькая Лу. В жизни никого не обидела. Петрик меня не простит.
– Нет, она не могла ошибиться. Сказала, у нее чуть сердце не разорвалось, когда она увидела там такую юную девушку. И Альфреду тоже.
Луиза и Альфреда? Обе умерли? У меня не укладывалось это в голове. Зачем они убивали таких молодых и красивых?
– Ты только не думай об этом, – посоветовала Зузанна. – Думай о том, что тебе надо поправиться. Хорошо еще, что сестра Маршалл выписала тебе освобождение от работ на целую неделю.
