Спустя еще какое-то время в палату вошла медсестра с градусником, бритвой и металлической миской.
– Они что, брить нас будут? – шепотом спросила Луиза.
– Не знаю, – ответила я.
Собираются нас оперировать? Это какая-то ошибка. Разве мама могла такое допустить?
Потом в палату решительно шагнула симпатичная медсестра Герда в сопровождении еще двоих. Одна держала поднос с ампулами и шприцами. Герда сразу направилась к Луизе.
Луиза обхватила меня руками за шею:
– Нет, пожалуйста, не надо!
Я обняла ее за талию.
– Пожалуйста, не трогайте ее! Возьмите меня!
Зузанна подошла к нам и села на кровать рядом с Луизой.
– Проявите милосердие. Ей всего пятнадцать. Она боится уколов.
Помощницы Герды отцепили подругу от меня.
– Бояться тут нечего, – с улыбкой сказала Луизе Герда. – Скоро ты увидишь цветочки и услышишь колокольчики.
Они силой уложили Луизу на каталку и привязали ей руки.
Она закричала, когда иголка вонзилась в руку. Я закрыла глаза. Луиза очень быстро отключилась, и Герда с медсестрами укатили ее из палаты.
Зузанна подошла к моей кровати в дальнем углу палаты.
– Боюсь, они собираются…
– Ставить на нас опыты?
От одного слова «опыты» меня сковал ледяной ужас.
– Я – следующая, – заявила Зузанна. – Первыми хотят забрать тех, с кем могут возникнуть проблемы.
Из коридора донесся звук каталки на вихляющих колесах.
– Надо как-то послать весточку маме, – пробормотала я.
Герда втолкнула в палату каталку и с улыбкой поманила Зузанну:
– Auf die Bahre.
На каталку.
Зузанна расправила плечи и уверенно спросила:
– Что здесь происходит? Мы имеем право знать.
Герда подошла к Зузанне и потянула ее за руку.
– Идем. Ты лучше не бузи. Будь храброй.
Герда потащила сестру к каталке.
Я схватила Зузанну за вторую руку.
– Вы не можете так с нами поступить!
Зузанна ударила медсестру по руке, тогда та позвала на помощь двух коренастых капо с зелеными треугольниками на рукавах. Они силком усадили, а потом и уложили Зузанну на каталку и привязали полосками из белой хлопчатобумажной ткани.
– Не сопротивляйся, тебе же будет лучше, – посоветовала Герда. – Скоро все закончится, и вас отпустят домой в Польшу.
Неужели это правда?
Я подошла к одной из капо:
– Куда вы ее забираете?
Янина с Реджиной сидели обнявшись на нижней койке двухъярусной кровати и наблюдали за происходящим.
Капо оттолкнула меня обратно, а Герда сумела-таки всадить иглу в руку Зузанны.
– Мы – заключенные, а не подопытные кролики! – крикнула я.
Сестра перестала сопротивляться, и Герда покатила носилки из палаты.
– Я люблю тебя, Кася, – успела бросить мне Зузанна.
Спустя еще несколько минут Герда пришла за мной. Я до последнего вырывалась от капо, а когда они все-таки со мной справились, меня затрясло так, будто каталка была ледяная. Герда выпрямила мою руку, и я почувствовала укол в изгиб локтя.
– Вы, девочки, еще хуже, чем мужчины, – с ухмылкой заметила Герда.
Мужчины? Какие мужчины? О ком она?
Время как будто остановилось. Из-за морфина? Меня вкатили в помещение с круглой лампочкой под потолком и накрыли лицо полотенцем. Сделали укол внутривенно. Женский голос сказал, чтобы я начала считать в обратном порядке. Я считала по-польски, женщина – по-немецки. Я отключилась.
Где-то посреди ночи я пришла в себя.
У меня галлюцинации?
Я снова лежала в своей палате. В окно проникал слабый свет. Узкая полоска яркого света разрезала палату – кто-то открыл и закрыл дверь. Я почувствовала мамин запах. Она постояла возле моей кровати несколько секунд, а потом приподняла матрас и подоткнула под него вторую простыню. Мама всегда так делала. Мама! Она прикоснулась губами к моему лбу.
Я пыталась дотянуться до нее.
Пожалуйста, не уходи.
А потом полоска яркого света снова разрезала палату, и мама ушла.
На следующее утро я проснулась, словно всплыла со дна океана.
– Мама? – Это Луиза на соседней кровати звала свою маму. – Я пить хочу.
– Я здесь, Лу, – сказала я.
Я приподнялась на локте и увидела, что все кровати заняты. У всех девушек, кроме Зузанны, на ноге была повязка или гипс. Кто-то стонал, кто-то звал маму, кто-то мужа или детей. И всем очень хотелось пить. Меня положили на кровать у окна, Зузанна лежала в следующем ряду, ближе к двери.
– Зузанна? – окликнула я сестру, но та не ответила.
Она была вся в рвоте, и простыни тоже.
– Мама! – громко, насколько хватило сил, крикнула я.
Она действительно ко мне приходила? Или это был сон?
Меня мучила тошнота и жуткие боли. Когда я в первый раз очнулась, показалось, что у меня нет ноги, но потом я увидела, что она есть и вся загипсована от пальцев до самого верха. Гипс кололся, как будто у него изнанка была с ворсом. У некоторых девушек я заметила на гипсе, ближе к лодыжке, разные буквы и цифры: «А-I», «С-II» и все в таком роде. Кому-то из девушек прооперировали правую ногу, кому-то – левую, кому-то – сразу обе ноги. На своем гипсе я обнаружила сделанную черным маркером римскую единицу.
Что это значит?
Как же нас мучила жажда! Но воды нам не давали. Доктор Оберхойзер подсовывала стакан с уксусом, но это невозможно пить.
Сознание то приходило, то уходило. Мы все были очень слабыми, но Альфреда и Луиза выглядели хуже других. Их обеих пометили большой буквой «Т». Сначала Альфреда просто плакала от боли. Потом у нее окоченела шея и запрокинулась голова. А к утру перестали гнуться руки и ноги.
– Пожалуйста, помогите! – умоляла она. – Воды. Пожалуйста!
В тот первый день Янина умудрилась встать. Она прыгала на одной ноге от кровати к кровати и как могла старалась нас успокоить, поправляла одеяла и подставляла судно.
– Воду скоро принесут, – бормотала Янина пересохшими от жажды губами.
– Мама, это Кася! – закричала я в надежде, что мой крик долетит до нее в приемную санчасти.
Но, кроме доктора Оберхойзер и сестры Герды, к нашим кроватям никто не подходил.
Однажды Луиза разбудила меня посреди ночи.
Сколько мы там уже лежали? Два дня? Две недели? Трудно сказать: один час был неотличим от другого.
