– На четвертый день пути дети в возрасте от четырех до пятнадцати лет переоделись в пижамы и готовились лечь спать… – Я почувствовала, что вот-вот разревусь.
Присцилла скрестила руки на груди:
– Какое отношение это имеет к усыновлению ребенка из Франции…
– Присцилла, корабль затопила немецкая подводная лодка. Семьдесят семь детей из ста утонули. В связи с этим на данный момент программы по эвакуации детей приостановлены. Так что, леди, вы уж извините, но сегодня вы себе ребенка не купите. А теперь я вынуждена просить вас покинуть мой кабинет. На случай, если вы не заметили, я занята, а в приемной – очередь.
Присцилла проверила швы на чулках.
– Кэролайн, ни к чему грубить. Мы просто хотим помочь.
Тут в дверь очень вовремя постучалась Пиа. Она проводила мать и дочь Хафф, так что они счастливо разминулись с Рожером, который появился у меня на пороге сразу после их ухода.
– Кэролайн, радуйся, я выбил для тебя допуск к информации повышенной секретности.
Я выдвинула ящик стола и начала укладывать в ряд новые батончики «Хершис». Мне очень не хотелось, чтобы он заметил, как у меня дрожат руки.
– Зачем?
– Мы знаем, что по всей свободной зоне организованы транзитные лагеря для иностранных граждан. В основном туда сгоняют евреев, но не только. Теперь поступила информация о том, что их перемещают в лагеря на территории Польши и в другие места. Я и подумал, может, ты этим займешься.
Я развернулась и посмотрела на Рожера:
– Чем именно?
– Нужно выяснить, куда их перемещают. Кого. В каком количестве. И за что они были арестованы. Я устал говорить людям, что не в курсе, где их родные и близкие.
– Рожер, разумеется, я этим займусь.
Это означало, что я получу место в первом ряду. Теперь я и без «Нью-Йорк таймс» смогу узнавать новости о событиях в Европе, и, возможно, среди прочего всплывет какая-то информация о Поле.
– Неудобно просить тебя, мы ведь тебе не платим.
– Даже не думай об этом. Мы с мамой в полном порядке.
Правда заключалась в том, что, хоть папа и оставил нам средства, мы все равно вынуждены были жить экономно. У нас имелись кое-какие доходы и кое-какие активы, которые можно было продать. И потом – у нас еще оставалось мамино серебро.
В тот день, как только мы закрылись на обед, я бегом спустилась в книжный магазин «Librairie de France» неподалеку от Ченнел-гарденс и взяла у них на время все атласы, какие смогла найти. После чего вернулась в офис и погрузилась в абсолютно новый для меня мир секретных данных: фотографий британской разведки и не подлежащих оглашению документов.
Пиа завалила мой стол папками, и я начала собирать информацию о лагерях. Транзитные лагеря в свободной зоне. Гюрс. Ле-Верне. Аржель-сюр-Мер. Агд. Де Миль. Подробные фотографии лагерей вселяли тревогу, разглядывая их, я чувствовала себя какой-то извращенкой, которая подглядывает за соседями на заднем дворе.
Раскладывая информацию о лагерях по папкам, я вскоре обнаружила, что, кроме транзитных, существуют лагеря совершенно другого назначения.
Концентрационные.
Я прикрепила на стену в офисе карту и втыкала булавки в те места, где мы находили новые лагеря. Рожер снабжал информацией, а я переносила ее на карту. Вскоре красные булавочные головки на территории Южной Австрии, Польши и Франции стали похожи на сыпь от пурпурной лихорадки.
Проходили недели, месяцы, а вести от Пола отсутствовали. Во Франции хозяйничали нацисты, так что нетрудно было представить самый худший вариант из возможных. Рожер получал новости из-за границы. Поначалу французы заняли выжидательную позицию. Лучшие столики в ресторанах предоставлялись только офицерам вермахта. Парижане решили этого не замечать. Париж уже бывал оккупирован, и они, похоже, надеялись, что и в этот раз все закончится без особых потерь.
А нацисты, недолго думая, подмяли под себя лучшие мясные и винные магазины и объявили о своих планах передислоцировать всю модную индустрию Парижа в Гамбург. И вот после этого и после того, как нацисты принялись проводить облавы и задерживать ни в чем не повинных французов, мы стали получать донесения о том, что в Париже начали возникать группы сопротивления. Участники Сопротивления распространяли антифашистские листовки и организовали подпольную сеть для эффективной разведки. Меньше чем через неделю после первых донесений пошли сообщения об активной подпольной деятельности по всей Франции.
Я ни на день не забывала о своем плане помощи детям-сиротам и всегда могла положиться на маму в этом деле. Как-то вечером я вытащила все содержимое гардеробов из гостевых комнат с целью найти то, что можно распороть и перекроить в детские вещи. А мама тем временем использовала немногие отрезы ткани, которые были у нас в наличии.
Обстановка в комнате для гостей являла собой забавную комбинацию стилей от мамы и от папы. Дело в том, что когда-то эта комната была кабинетом отца, и, соответственно, в ней сохранилась мужская атмосфера – обои в полоску и крашенный под черное дерево стол. Но после отца комнату заняла мама, и в ней сразу появились все признаки пошивочной мастерской: кругом разбросаны выкройки на кальке, стоят манекены разных размеров, хотя, увы, с годами исчезли манекены с осиной талией.
Я притащила в комнату кучу сумок и шерстяные вещи с благотворительных базаров. Сама я шить никогда толком не умела, что хорошо хотя бы для осанки, а вот мама всегда была рукодельницей. Она сидела, склонив голову над швейной машинкой, и свет настольной лампы подчеркивал белизну ее волос на фоне старой черной машинки «Зингер». Когда умер папа, мамины волосы палевого оттенка буквально за ночь обрели цвет английской соли. Мама коротко подстриглась, отказалась от косметики, а в одежде отдавала предпочтение костюмам для верховой езды. Вообще-то, она всегда любила лошадей и со скребницей в руке чувствовала себя комфортнее, чем с серебряным гребнем, но мне было грустно оттого, что такая красивая женщина поставила на себе крест.
Мы занимались делом и слушали новости по радио.
Девятнадцатое апреля 1941 года. Пока Белфаст и Северная Ирландия приходят в себя после налетов люфтваффе, Лондон подвергся самой массированной с начала войны бомбардировке. Германские войска вошли в Грецию. Премьер-министр Греции Александрос Коризис покончил с собой. Британия начала эвакуацию греков.
– О, выключи ты это, Кэролайн! Сейчас так мало хороших новостей.
– Ну, мы хоть чуть-чуть да ввязались в эту войну.
Соединенные Штаты официально сохраняли нейтралитет, но наконец-то начали патрулировать Северную Атлантику.
– Подумать только – Гитлер разгуливает по руинам Парфенона, – проворчала мама. – И когда все это кончится?
Я поставила вспарыватель швов в жестяное ведерко, которое мама использовала для хранения ножниц и катушек, и почувствовала, как заскрипел металл. На дне ведерка еще оставался песок с пляжа в Саутгемптоне, где когда-то у маминой семьи был коттедж. Я живо представила картинку: мама и папа на этом чудесном пляже. Она – в черном купальнике, он, в костюме с галстуком, борется с газетой, которая складывается от ветра. А я вдыхаю соленый воздух. По вечерам в просторной гостиной, где на контрасте играют свет и тени, я лежу на диване, чувствую щекой прохладную обивку. Притворяюсь, будто читаю, а сама наблюдаю за тем, как они перекидываются в джин рамми, смеются и не сводят друг с друга глаз.
