– Это кто? – спросил он так, будто увидел привидение.
– Пол Родье, вы познакомились сегодня в парке.
– Так-так. – Дэвид расправил плечи. – И как твоя мать отнесется к…
Я взяла его за руку:
– Дэвид, тебе лучше уйти.
Он перехватил мою руку:
– Ки, идем со мной. Даже моя мама по тебе скучает.
Весьма сомнительное утверждение: после многих лет я оставалась для миссис Стоквелл «этой актрисой».
– Не называй меня Ки! Ты женат, не забыл? «Свадьба десятилетия», – кажется, так писали в газетах?
Дэвид посмотрел на Пола, как будто только что его заметил.
– Господи, приятель, ты бы оделся, – бросил он и повернулся ко мне. Вокруг его голубых глаз появился красный ободок. – Кэролайн, неужели ты думаешь, что он тебе подходит…
– Дэвид, не лезь в мою жизнь. Ты упустил свой шанс, когда прилюдно преклонил колено в Бадминтон-клубе. Обязательно было делать предложение в отцовском клубе?
Пол вернулся в спальню.
Если повезет – снова ляжет в постель.
– Это место много для нас значит. Там мы с Салли выиграли микст.
О триумфальной победе Салли и Дэвида писали в «Сан», и раструбила эту новость Джинкс Уитни – моя давняя соперница еще со времен учебы в Чапин. Я не любила Бадминтон-клуб, он мне не нравился, даже когда был жив отец. Ни один клуб с воланом на гербе нельзя воспринимать всерьез.
Пол вернулся в прихожую, но теперь в брюках и застегнутый на все пуговицы.
– Может, вы закончите этот разговор в следующий раз? – предложил он и надел пальто.
– Ты уходишь? – как можно спокойнее спросила я.
– Дэвида надо проводить, а у меня завтра утром репетиция. – Пол поцеловал меня в щеку, я вдохнула его запах, а он поцеловал меня во вторую щеку и шепнул: – Лиловый тебе к лицу.
После этого он выволок нашего нежданного гостя за дверь и потащил его вниз по лестнице. Дэвид протестовал, используя весь свой багаж бранных слов.
Мне, конечно, было больно оттого, что Пол ушел. Жаль, мое целомудрие так и не пострадало. Но я успокоила себя тем, что это не последний шанс, а на месте Дэвида могла оказаться мама.
В новогодние праздники я неприлично много времени проводила в обществе Пола. Мы заслушивались джазом в Гарлеме, сидя бок о бок при свете свечи. У Пола появился сосед – актер вспомогательного состава из «Улиц Парижа», да и моя мама вернулась в Нью-Йорк, так что у нас практически не было возможности устроить свидание один на один. Я семь раз ходила на его постановку и выучила все роли наизусть. Пол не только играл ведущую роль, он еще и пел, и танцевал, причем мастерски. Казалось, ему подвластны все жанры. На афише крупным шрифтом было заявлено, что в постановке участвуют пятьдесят парижских красоток. Для меня было загадкой, почему при таком обилии доступных красоток Пол предпочитает проводить свободное время в моем обществе.
Весной сорокового работы в консульстве стало невпроворот, и я практически поселилась в офисе. А когда Гитлер девятого апреля вторгся в Данию и Норвегию, консульство накрыла очередная волна паники. Мир замер в ожидании худшего.
Как-то в прохладный апрельский день мы с Полом договорились встретиться после работы на смотровой площадке Ар-си-эй-билдинг. Он сказал, что хочет кое о чем меня попросить. О чем? Этот вопрос мучил меня весь день. Я уже вызвалась выступить в качестве поручителя для Рины, так что речь шла явно не о визе. Мы часто встречались на площадке, чтобы полюбоваться звездами в телескоп, но я чувствовала, что на этот раз Пол не станет рассказывать мне о Малой Медведице. Он уже намекал, что неплохо бы нам сыграть на одной сцене.
Может, подвернулась одноактная пьеса? Что-нибудь на Офф-Бродвее? Я бы рассмотрела такое предложение.
На площадку я, как обычно, поднялась раньше Пола.
Три медсестры, съежившись, сидели на садовых стульях в центре площадки. Потом они по очереди фотографировали друг друга на фоне вывески: «Фото на смотровой площадке – доказательство вашего визита на Ар-си-эй-билдинг». По периметру шла металлическая ограда высотой всего в один локоть. Под нами лежал Манхэттен, к востоку протекала Ист-ривер, а Центральный парк на севере напоминал бурый бугорчатый ковер сарух. К югу от нас возвышался Эмпайр-стейт-билдинг, а на западе доки Пятнадцатой улицы врезались в Гудзон, пришвартованные корабли ожидали своего выхода в море. Ниже смотровой площадки на фоне черной крыши «Мейсиса» в сумерках отчетливо читался написанный белыми буквами лозунг: «Мейсис. Разумно быть экономным».
Появился Пол с букетом ландышей.
– Сейчас еще рано, но я подумал, ты не будешь против.
Естественно, я поняла, что он имеет в виду французскую традицию дарить любимым ландыши на первое мая. Я взяла букет и вдохнула сладкий цветочный аромат.
– Надеюсь, следующий май мы вместе встретим в Париже, – добавил Пол.
Я заправила букетик в декольте платья. Холодные стебли прикоснулись к груди.
– Нью-Йорк в начале мая прекрасен…
Я запнулась.
Как можно было не заметить? Его костюм. Он одет строже, чем обычно. Темно-синий пиджак, в кармане красный шелковый платок. Он уезжает?
– Шикарно выглядишь, – сказала я. – Белые фланелевые брюки. Некоторые так одеваются перед отъездом.
Теперь уже поздно умолять его остаться. И почему я раньше не заговорила об этом?
Пол показал на гавань.
– Отплываю на «Грипсхольме». В семь тридцать.
От слез защипало глаза.
– Это шведский корабль?
– Международный Красный Крест согласился захватить меня с собой. Все благодаря Рожеру. Сначала зайдем в Гётеборг, а потом возьмем курс на Францию. Следовало бы раньше тебе сообщить, но я сам только недавно узнал.
– Ты не можешь сейчас уехать. Там ведь кругом немецкие подводные лодки. Это определенно небезопасно. Вы для них – легкая мишень. А как же виза для Рины?
– Рожер сказал, можно с таким же успехом прождать еще месяц.
– Но если он позвонит в Вашингтон…
– Ки, не стоит рассчитывать на чудо. Ты же понимаешь – ситуация ухудшается.
– Ты нужен мне. Это разве не важно?
– Кэролайн, я хочу поступить правильно. Это нелегко.
– Может, все-таки подождешь, вдруг ситуация переменится?
– Рожер сказал, что будет продолжать попытки. Отсюда действовать легче, но мне нужно уехать. Половина родственников Рины уже покинули Париж.
Я прижалась щекой к пиджаку Пола:
– Ты все еще ее любишь…
– Дело не в этом. Я бы остался с тобой, но разве я смогу спокойно сидеть в своем номере в «Уолдорфе», когда у меня на родине ад кромешный? Ты бы не смогла.
