В герлскаутах мы прошли отличную подготовку по оказанию первой помощи, но в «Серых шеренгах» продолжили тайно посещать медицинские курсы. Старшие девушки сражались бок о бок с парнями, работали санитарками, шили одежду и присматривали за сиротами. Некоторые даже помогали освобождать людей из немецких тюрем, взрывали мосты и добывали вражеские военные планы.
Я входила в группу из семи человек, где были девушки помладше. Мы прятали польские книги, чтобы их не уничтожили немцы, и учили детей в подпольных классах. Еще обучались дешифровке, изготавливали фальшивые удостоверения личности и донесения. Мы участвовали в саботаже – переставляли уличные знаки, чтобы эсэсовцам было сложнее найти нужную дорогу. По ночам подключались к немецким динамикам и передавали польский гимн. И чем больше нам удавалось, тем сильнее хотелось поучаствовать в чем-то еще. Как наркотик. Однако нельзя было забывать о конспирации. Нацисты не только решили расположить в Люблине свои штабы, они по всей Польше распространили шпионов – они выявляли и арестовывали лидеров герлскаутов.
Плюс ко всему участились внезапные облавы-лапанки, которые устраивали эсэсовцы. Мама жила в постоянном страхе, что мы попадем в такую облаву. И немцы уже не ждали наступления темноты, они хватали всех без разбору в самых неожиданных местах: в церквях, в поездах, в очередях за продуктами. Чуть не повезет, тебя схватят и отправят в тюрьму. Большинство переправляли в Германию, где люди работали и умирали в жутких условиях. Польские дети с арийской внешностью тоже были в группе риска – иногда они исчезали. Однажды их всех согнали в поезд и куда-то повезли, а немецкие солдаты стреляли в матерей, которые бежали за поездом.
Страдали и крестьяне. Если деревня выделяла слишком мало работников, в наказание сжигали все дома.
Петрик не рассказывал, но я знала, что его отца, капитана польской армии, арестовали вместе с сослуживцами, и теперь Петрик был единственным мужчиной в семье. До войны у нас все мужчины с университетским дипломом зачислялись в армию как офицеры запаса, поэтому новые власти, арестовав офицеров, легко избавились от самых образованных поляков.
Я упрашивала Петрика доверить мне более серьезные задания, как старшим девушкам, но он, лидер нашей группы, вечно находил отговорки.
Как-то раз Петрик помогал мне мыть мамины кисточки, которые мы не закопали во дворе. Мама хранила их под половицей и поэтому могла иногда рисовать по ночам. То были не какие-то простые кисточки, а колонковые, и промывать их мама доверила бы не каждому. Эти «страдивариусы» мира кисточек перешли маме по наследству от бабушки, и каждая стоила целое состояние. Они укладывались по красным фланелевым чехольчикам, а сделаны они были из шерсти русского соболя (причем только самца), который за фунт стоил в три раза дороже, чем золото.
– Ну попробуй сказать, что я плохо справляюсь с заданиями, – уговаривала я Петрика. – Вспомни, как я хорошо выполнила все, когда ты послал меня в дом Нади.
– Кася, у меня для тебя ничего нет, – ответил Петрик. – Сейчас пока затишье.
Для парня с такими большими руками он очень нежно обращался с кисточками – окунул одну в мыльную воду, аккуратно потер пальцами никелированный ободок, а потом провел вниз по кисточке.
– Если еще один день просижу дома, точно сойду с ума, – проворчала я.
Петрик положил свою кисточку на тряпочку рядом с моей.
– Тебе известны правила. Ты еще слишком молода. Почитай книжку.
– Я способна на большее…
– Кася, нет.
– Петрик, я так хочу участвовать в борьбе с этими гадами. Можешь послать меня на любое задание. Пусть даже и не очень важное.
– То, что ты красивая девушка, тебя не защитит. Если поймают, то расстреляют, как всех остальных.
Красивая девушка? Я?
– Если ты не дашь мне задание, я пойду работать в «Свободную прессу».
– Со мной тебе безопаснее.
– Ну вот, началось.
Хоть какой-то прогресс!
Петрик повернулся ко мне. Лицо у него было серьезное.
– Хорошо. Есть одно дело. Задача сложная, так что слушай меня внимательно.
– В гетто?
Петрик кивнул.
Тут я испугалась, причем и задания, и того, что Петрик заметит мой страх. Один испуганный взгляд, и он передумает.
– Пойдешь в аптеку к Зету. – Петрик замолчал на секунду и продолжил: – Хотя нет, ты не справишься.
– Интересно, кто лучше меня справится? Мы с Надей всегда покупали у него шоколадное мороженое. И мистер Зет – прихожанин нашей церкви.
Хотя аптека была в гетто, христианам не запрещалось отовариваться у Зауфаныма. К нему все ходили, даже эсэсовцы. Владельца и фармацевта Зауфаныма большинство горожан знали как мистера Зета. Он был почти доктором, и каким-то образом даже в такие времена у него имелись в наличии все необходимые лекарства.
– Сможешь быть у него завтра ровно в два?
– Я когда-нибудь опаздывала?
– В это время смена у патрулей, так что у тебя будет всего пять минут, когда тебя никто не сможет остановить. И постарайся не попадаться на глаза чернорубашечникам. Они усилили надзор.
Я улыбнулась, хотя у меня возникло такое ощущение, будто кровь в жилах застыла.
– Понятно.
Внутренний голос шепнул: «Еще не поздно отказаться» – но я заставила его заткнуться.
– Входишь и сразу иди к задней двери, – продолжил Петрик.
– В полуподвал?
– Да. Спустишься туда. – Петрик взял меня за руку и посмотрел в глаза. – После того как установишь контакт, остаешься там не дольше пяти минут. Кася, тебе передадут важный пакет. Ты все поняла?
Я кивнула и как можно спокойнее спросила:
– Пакет может взорваться?
– Нет, но, после того как уйдешь, ни с кем не заговаривай. Сразу возвращайся на смену в кинотеатр. Твое прикрытие: «Ходила за аспирином».
Петрик говорил очень серьезно. «Прикрытие». Это было настоящее задание, и пусть у меня тряслись руки, я была уверена в том, что сделаю все как надо. Пять минут на то, чтобы забрать какой-то пакет, – это целая вечность.
В ту ночь я почти не спала – прокручивала в голове, что может пойти не так во время задания. Гетто. Арестовать могли просто потому, что ты оказалась не в том месте. Каждый день мы слышали о том, что кого-то из друзей или соседей забрали в гестапо, «Под часы» – это была такая скромная контора в полуподвальном помещении. Но совсем плохо, если забирали в Люблинский замок, там заключенных расстреливали прямо во дворе.
На следующий день я вышла из дома и на дрожащих ногах отправилась в аптеку мистера Зета. Погода была пасмурная, ветер рвал в небе тяжелые серые тучи.
А я гнала от себя страх. Именно из-за него можно было попасться. Нацисты чуяли страх.
