– Я ничего не обещаю. Со дня на день ждем очередных ограничений по визам.
– Опять?
– Вы же знаете, это не я решаю.
Я подняла кровать и закрепила ее в шкафу.
– А мы не можем упростить процедуру? Это же несправедливо. Пол – выдающийся гражданин Франции, посол мира…
– Кэролайн, перед Госдепартаментом США я бессилен. Так далеко продвинуться поможет только ящик шампанского.
– Я мог бы вернуться во Францию в качестве гостя, – предложил Пол.
– Если вернешься, то уже навсегда, – бросил Рожер.
Я подошла к креслу Пола:
– Почему не подождать до весны?
– Весной ситуация кардинально изменится, – ответил он.
– На вашем месте я бы поехал сейчас. Если вы это серьезно, – посоветовал Рожер.
Пол выпрямился в кресле:
– Разумеется, я серьезно.
Мне показалось это странным. Я два раза давала ему анкеты на повторный въезд, и оба раза он их терял. Не то чтобы я желала его отъезда, но…
– Тогда вы должны подать заявление, – напомнил Рожер.
– Могу заполнить за тебя анкету, – предложила я.
Пол пожал мне руку.
– Вы, вероятно, очень хотите увидеть жену, – буркнул Фортье.
– Естественно, – отозвался Пол.
Рожер встал:
– Решать вам, но, если Гитлер нападет на Францию, а вы все еще будете в своем номере в Волдорфе, о возвращении можете забыть.
Встреча закончена. Пол тоже встал.
– Кэролайн, задержись, пожалуйста, на минуту, – попросил Рожер.
– Увидимся наверху, – бросил Пол и отправился в сад на крыше.
Рожер закрыл за ним дверь.
– Надеюсь, ты понимаешь, во что ввязываешься.
– Я выступаю поручителем десяти заявителей…
– Ты знаешь, о чем я. О вас с Полом.
– Между нами ничего нет, – возразила я.
Сохраняй спокойствие. С уставшим Рожером лучше не связываться.
– Если бы не ты, Пол уже давно бы уехал. Я вижу, что происходит.
– Рожер, это нечестно.
– Неужели? Кэролайн, у него семья. – Рожер взял со стола папку Пола и полистал. – Разве не странно, что он не торопится вернуться?
– Его новое шоу…
– Важнее жены?
– Я думаю, они, ну, что ли… отдалились друг от друга.
– Так, началось. – Рожер швырнул папку на стол. – Пиа говорит, вы двое обедаете в саду на крыше.
– Не стоит преувеличивать. – Я шагнула к двери.
Это он еще не знал, что мы с Полом исходили весь Манхэттен. Ели чоп-суи
[11] на Макдугал-стрит в Гринвич-Виллидж. Прогуливались по Японскому саду в Проспект-парке.
– Кэролайн, послушай, я понимаю, ты одинока…
– Обойдемся без оскорблений. Я просто пытаюсь быть полезной. Будет несправедливо, если они с Риной пострадают. Вспомни о том, что сделал Пол, чтобы помочь Франции.
– Я тебя умоляю. Ты же хочешь, чтобы я вытащил Рину, потому что тогда он сможет остаться. А что дальше? Кэролайн, третий лишний. Угадай, кто этот третий? Он должен вернуться во Францию и таким образом исполнить свой гражданский долг.
– Рожер, мы должны поступить правильно.
– Мы ничего не должны! Будь осторожна в своих желаниях.
Я переступила забытый на полу шар для петанка
[12] и поспешила в свой офис. Пол еще ждет или уже ушел?
Слова Рожера не шли у меня из головы. Может быть, меня влекло к Полу? Я надеялась, что Бетти была права, когда рассказывала о женских образах в мужских головах. Нравился ли Полу мой образ? В жизни были вещи и поважнее.
Мы были завалены работой, но мама настояла на том, чтобы я поработала волонтером на thé dansant
[13], который она с друзьями организовала в «Плазе». На случай если вы никогда не бывали на thé dansant – это такое давно вышедшее из моды мероприятие, где приветствуются танцы и подаются легкие закуски.
В тот день я бы предпочла оказаться на тысяче других мероприятий, но мамин thé dansant был организован в пользу белых русских – дворян, которые поддерживали царя во время Гражданской войны в России и теперь жили в изгнании. Помощь аристократам-изгнанникам долгие годы была маминой любимой заботой, и я просто не могла ей отказать.
Мама арендовала большой банкетный зал в «Плазе» с интерьером в стиле неорококо, один из лучших в Нью-Йорке, с зеркальными стенами и хрустальными люстрами, а для музыкального сопровождения наняла оркестр русских балалаечников.
Шесть музыкантов, когда-то игравших при царском дворе, с треугольными трехструнными балалайками на коленях сидели на платформе возле стены. Все во фраках, и каждый – словно кол проглотил. Они ждали, когда мама подаст знак. Музыкантам мирового класса по статусу не подобало играть на такого рода мероприятиях, но мне показалось, что они были рады получить эту работу.
Хостес и члены маминого комитета, которых она сумела привлечь, и несколько моих подруг из Лиги юниоров расхаживали по залу в традиционных русских платьях. Мама даже вечно недовольную Пиа уговорила к нам присоединиться.
Я никому, за исключением коллег-хостес, не рассказала о том, что буду принимать участие в этом мероприятии. Мне даже подумать было страшно, что кто-то увидит меня в таком наряде. Как актриса, я могла с удовольствием вырядиться во что угодно, но это было просто катастрофой. Представьте: сарафан – длинное черное платье-трапеция, – отороченный яркими красными и зелеными лентами, и белая блуза с рукавами-буф, украшенными вышитыми шерстяной нитью цветами. Плюс к этому мама настояла на том, чтобы мы надели на голову кокошники. Кокошник – невообразимо высокий головной убор, украшенный самоцветами, стразами и длинными нитками речного жемчуга. Я и без того была достаточно высокой, но в этом головном уборе с бахромой из жемчугов и вовсе напоминала Эмпайр-стейт-билдинг, только чуть пониже.
Для пожертвований мама установила на столе у входа в зал пустую чашу в русском стиле, с позолотой и эмалью. Она положила ладонь на мой вышитый рукав. Я сразу почувствовала волну чудесного аромата. Мамин друг, принц Мачабели, грузинский националист, придумал эти духи специально для нее. В них чувствовались любимые мамой нотки сирени, сандала и розы. Принц и его супруга, актриса принцесса Норина, присылали маме все свои новые ароматы, и в результате на ее туалетном столике образовался целый городок из цветных флаконов в форме короны с навершием в виде креста.
