Под конец экскурсии гид задержалась на лестничной площадке напротив хозяйской спальни на втором этаже. Она показала мне стол, где стояла пишущая машинка, фото Шарля де Голля и аккуратно разложенные медали. А потом взяла в руки черно-белую фотографию группы женщин среднего возраста. Они стояли плечом к плечу в три ряда и улыбались.
– Это полячки, которых Кэролайн принимала в Америке, – сказала гид. – В Равенсбрюке их называли «кроликами». И тому было две причины. Первая: после операций они ходили припрыгивая. И вторая: для нацистских врачей они были подопытными кроликами.
Домой я возвращалась по Таконик-паркуэй. Салон машины наполнял запах купленных саженцев, которые были разведены от сирени Кэролайн. Я вдыхала их волшебный аромат, и меня всю дорогу не отпускала история этой женщины. Кэролайн – настоящая героиня и прожила удивительную, интересную жизнь. В прошлом актриса, дебютировавшая на Бродвее, она пробудила уставшую и пресытившуюся послевоенную Америку и посвятила свою жизнь помощи женщинам, о которых никто не хотел вспоминать. Кроме этого, Кэролайн, как истинная Вулси, верная традициям своих предков-аболиционистов, всячески содействовала организации первого «черного банка» в Гарлеме.
Мне не давал покоя вопрос: почему никто о ней не знает?
С этого времени я все свое время посвящала сбору информации о жизни Кэролайн, о лагере Равенсбрюк и Второй мировой войне. Если у меня выдавался свободный день, я проводила его в погребе под пристроенной к «Хей» старой конюшней, где сейчас располагается туристический центр, – просматривала старые книги и письма, впитывала в себя прошлое Кэролайн. Как только «Достопримечательности Коннектикута» и администратор их сайта Кристин Хэвилл каталогизировали всю информацию и отправляли ее на хранение в архив, Кристин забирала коробки с документами и спускала ко мне, а там уж я тщательно все просеивала и анализировала. Как оказалось, Кэролайн оставила архивные материалы в Мемориальном музее Холокоста в Вашингтоне и в Нантере, пригороде Парижа. У меня появился материал, и я пошла по следу.
В процессе сбора информации о жизни Кэролайн я узнавала много параллельных историй, и, пожалуй, главной из них была история польских женщин, которые стали жертвами медицинских опытов в лагере Равенсбрюк. Прослеживая их жизнь по мемуарам и другим источникам, я пришла к пониманию, почему Кэролайн полюбила их как родных дочерей. Я развесила у себя в кабинете фотографии всех семидесяти четырех польских женщин и запланировала поездку в Люблин, где большинство из них жили до того, как их арестовали нацисты.
Третьим персонажем моей истории стала доктор Герта Оберхойзер – единственная женщина-врач в женском концентрационном лагере, которая была осуждена на Нюрнбергском процессе по делу врачей. Когда я знакомилась с ее историей, у меня в голове не укладывалось, как она могла согласиться сотворить такое, тем более с женщинами. Ее фотографию и фото других сотрудников лагеря я тоже повесила в своем кабинете, но, естественно, на отдельной стене и добавила ее историю к тем, которые хотела рассказать.
В 2009 году я переехала из Коннектикута в Атланту и начала писать эту книгу. Сначала я работала в бетонной, похожей на собачью конуру будке за нашим домом. Мне казалось, что это поможет мне почувствовать, каково быть в заключении, и таким образом я хоть немного смогу приблизиться к женщинам из Равенсбрюка. Но по мере того как я знакомилась с историями этих женщин из первых рук, я стала осознавать: для того чтобы понять, через что им пришлось пройти, совсем не обязательно сидеть в будке. Они и без того погрузили меня в свою историю. Историю настолько ужасную, что ее просто невозможно вообразить. Когда тебя отрывают от друзей, от матерей и сестер. И еще – голод. Я поймала себя на том, что постоянно ем, как будто пытаюсь насытиться за них всех.
Следующее лето я провела в поездках по Германии и Польше. 25 июля 2010 года мы с сыном, который снимал все на видео, прилетели в Варшаву, а уже оттуда поехали в Люблин с нашей замечательной переводчицей Анной Саханович, учительницей из пригорода Варшавы.
Гуляя по Люблину, мы посетили все места, которые описывали в своих воспоминаниях прошедшие через Равенсбрюк женщины, и история стала оживать. Мы побывали в Люблинском замке, где они содержались до отправки в лагерь, провели целый день в потрясающем музее «Под часами» с камерами, где пытали участников польского подполья, там и сейчас можно почитать зашифрованные письма, с помощью которых заключенные сообщили всему миру об опытах, которые на них ставили. Я прошла через уцелевшие после нацистских бомбардировок Краковские ворота, гуляла по площади у Люблинского замка, где в те времена было еврейское гетто. Накопленные впечатления придали мне решимости сделать все, чтобы мир не забыл о пережитом этими людьми ужасе. Куда бы мы ни пошли, жители Люблина рассказывали нам о том, через что им пришлось пройти во время войны, рассказывали о массовых расстрелах в Катынском лесу, о годах сталинизма, о том, каково было жить за «железным занавесом».
В Варшаве мне посчастливилось взять интервью у выжившей в Равенсбрюке Алисы Кубака. История Алисы добавила просто невообразимые для человеческого понимания детали содержания заключенных в лагере, но в то же время ее склонность к прощению своих тюремщиков заставила меня многое переосмыслить. Алиса отказывалась ненавидеть немцев, и, мало того что простила их, она не отвечала отказом на их ежегодные запросы по оказанию медицинской помощи.
Мы с сыном решили проехать поездом по маршруту, которым везли «кроликов» в тот ужасный день в сентябре сорок первого года. По дороге из Варшавы в Берлин мы видели, как примитивные польские станции сменяли современные вокзалы Германии, а при подъезде к сверкающему Центральному вокзалу Берлина стало очевидно – Польша за времена «железного занавеса» отстала от Германии на десятилетия.
Трудно описать, что я почувствовала, когда мы сошли с поезда на ту же платформу Фюрстенберга, на которую сходили женщины Равенсбрюка. Мы с сыном шли по той же дороге, по которой гнали заключенных. Впереди показался лагерь. Металлические ворота и бараки не сохранились, но фрагмент стены ограждения остался. Остался и крематорий. Газовые камеры были перепрофилированы в художественные мастерские, мастерских больше нет, но само место осталось. И расстрельная стена никуда не исчезла. И озеро, куда сбрасывали пепел кремированных заключенных. Дом коменданта с видом на лагерь, швейные мастерские, комплекс зданий, где нацисты сортировали награбленное добро, – все это тоже сохранилось.
Вернувшись в Штаты, я работала над книгой более трех лет с перерывом на поездку в Париж с целью изучения архивов Кэролайн в Нантере. Там я работала в паре с французской переводчицей, которая прочитала для меня все письма Кэролайн и в том числе ее переписку с Анис Постел-Винэй. Анис была одной из соратниц Кэролайн, которые посвятили свою жизнь восстановлению справедливости по отношению к бывшим узницам концлагерей. Каждый вечер я возвращалась на метро из Нантера в гранд-отель «Лютеция», в свой номер, один из тех, которые когда-то служили больничными палатами для вернувшихся из концлагерей узников.
В том же году я много времени проводила в Мемориальном музее Холокоста в Вашингтоне, где хранится третий архив Кэролайн. Там хранятся документы, касающиеся ее работы с «кроликами», и более поздние, связанные с работой Кэролайн с НАДИС. Эта французская организация занималась помощью освобожденным узникам концлагерей, а также содействовала в поисках Клауса Барби.
