18.04.200Х
Обладателем рукописи моего друга – будем звать его Александромпо имени главного героя авторского повествования, – я стал в результате маловероятного стечения случайных обстоятельств. Летом прошлого года мне пришлось впервые за несколько лет побывать на родине в связи со смертью единственной родственницы, моей тётки по отцу. Закончив на несколько дней раньше, чем предполагалось, все дела, связанные со скорбными обязанностями, и, имея на руках не подлежащий обмену или возврату билет на обратный полёт, я решился по пути в Москву сделать крюк на юг России с тем, чтобы навестить своего старого институтского товарища. Единственный риск заключался в отсутствии у меня точной информации о месте жительства Александра, поскольку связь между нами давным-давно оборвалась. В любом случае, мне было нечего делать в том медвежьем углу, где я проводил в последний путь свою родственницу, поэтому колебания длились недолго. К тому же я знал, что Саша и сам был родом из тех же краёв, и где-то неподалёку, в небольшом районном городке, жила его мать – поэтому-то он в своё время и добился перевода из Оренбурга в местную областную больницу. Отследить оттуда его дальнейшие карьерные перемещения не представлялось трудным в пределах небольшого города даже в том случае, если бы он несколько раз поменял работу. Как и оказалось впоследствии, расчёт был верен, более того – мой друг прослужил все эти годы на одном месте. Однако, как ни прискорбно, нашей встрече не суждено было состояться. За семь с половиной месяцев до моего приезда, возвращаясь домой после смены, Саша был сбит автомашиной. По странному капризу судьбы он, не приходя в сознание, скончался в той же больнице, где проходили его трудовые будни. Больше мне ничего существенного узнать не удалось. Я уже готовился к отъезду в Москву, когда в гостиничный номер позвонил портье и сообщил, что в приёмной обо мне спрашивает какая-то решительная особа. Из соображений этики я не стану упоминать её настоящего имени, как не стану раскрывать имён и других людей, послуживших прототипами действующих лиц романа и ставших мне впоследствии известными – тем более что при всей хроникальности повествования, мы всё-таки имеем дело с беллетристикой, а не с автобиографическими записками. Как бы то ни было, посетительница оказалась светловолосой миловидной женщиной, которая, представившись подругой Александра, выразила желание со мной поговорить. Как выяснилось позже, она случайно узнала о моём давешнем посещении больницы от одного из сослуживцев Саши и сразу же помчалась меня разыскивать. Суть её несколько странной, но настойчивой просьбы сводилась к следующему: я должен был принять участие в публикации книги, рукопись которой Саша закончил незадолго до гибели. Не могу сказать, что меня обрадовала навязываемая мне роль, к тому же я не вполне разделял приводимые моей собеседницей аргументы, главным из которых являлось то соображение, что мы с ней были для покойного наиболее близкими по мироощущению людьми и в некотором смысле должны считаться его духовными наследниками. По её словам, Саша очень уважительно относился ко мне, часто вспоминал и даже вступал со мной в воображаемые беседы, особенно когда оказывался на очередном жизненном перепутье: ему важно было посмотреть на ситуацию как бы под другим углом зрения, но глазами союзника, а не врага. В качестве же основного прагматического довода приводилось моё финансовое положение, поскольку посетительница, в которой читатели, вероятно, узнали Олю Норкину, к тому времени исчерпала свои попытки напечатать книгу за счёт какого-либо издательства. Подразумевалось, что в случае коммерческого успеха нашего предприятия я смогу возместить свои затраты, а оставшаяся прибыль предназначалась для матери Саши. Сама же Оля готова была предоставить свою посильную помощь совершенно бескорыстно. Уверения в том, что она заблуждается относительно моих возможностей и что я вряд ли смогу оправдать её надежды, не имели успеха, да и вообще она не производила впечатления человека, с которым можно было бы легко найти компромисс. В конце концов я, так и не дав никаких твёрдых обещаний, согласился взять рукопись с собой для ознакомления, с тем чтобы связаться с Олей в течение ближайшего месяца и объявить ей о своём решении. Отчасти мне просто хотелось закончить наш бесплодный спор, отчасти же я смирился со своей участью. Кроме того, мне пришло в голову, что я мог бы попросить совета у своего приятеля А. Г., бывшего журналиста и редактора научно-технического журнала. Сама рукопись в тот момент не вызвала у меня ни малейшего интереса. Думаю, это было связано с тем, что в наших отношениях с Сашей он всегда выступал в подчинённой роли, являясь чем-то вроде моего адепта, и я, честно говоря, сомневался в его способности к оригинальным суждениям. Моя неоправданная заносчивость, в которой, кроме всего прочего, присутствовал элемент недоверия к «мессии в своём отечестве», развеялась без следа, едва я начал читать Сашин роман во время обратной поездки. Я не критик, и мне трудно судить о специфике художественных достоинств книги, но то, что она была написана искренне и с хорошим пониманием человеческой психики, не вызывало сомнений. К себе домой я вернулся уже убеждённым поклонником Сашиного литературного дара. Видимо, на такой эффект и рассчитывала Оля, потому что нисколько не удивилась ни моему звонку, ни восторженному отзыву. В ходе наших последующих бесед, которые теперь стали более доверительными и дружелюбными, вскрылись некоторые существенные подробности, касающиеся реальных событий в жизни действующих лиц. В числе прочего выяснилась следующая деталь. Александр был сбит белым автомобилем, предположительно «Мерседесом», но свидетели не запомнили номера, а милиция вряд ли проявила особое рвение в розыске виновных. В результате расследование «зависло». Всё это могло бы навести пытливого человека на дальнейшие размышления, если 6 литературное произведение могло считаться основанием для подозрений, а не только плодом фантазий автора. Впрочем, настаивать на продолжении расследования или проводить независимое дознание всё равно было некому. Мать Саши настолько сильно сдала после его смерти, что даже не смогла приехать за его вещами, послав вместо себя некоего пожилого мужчину с удивительно молодыми зелёными глазами. Алла исчезла из города неизвестно куда; в последний раз её видели в аэропорту во время регистрации рейса, следующего в Пермь. Что касается Вадика, то он не так давно сделал предложение молодой интернше, и их свадьба уже не за горами. Словом, как и говорила Оля, не было никого, не считая нас с нею, кто мог или хотел бы взять на себя хлопоты хотя бы по изданию Сашиного романа.
Следующим шагом стало привлечение А. Г. к задаче публикации, но, не имея опыта, я изначально совершил много неверных шагов, а самой большой моей ошибкой стало то, что степень редактирования авторского материала никак не была оговорена. В результате мы получили новый вариант книги, настолько переработанный, что в нём трудно было узнать оригинальную рукопись, причём исчезло именно то, что мне нравилось и что раскрывало личность автора. Взамен же появилось множество эффектных сцен, мало совмещающихся с характерами персонажей, так что в целом роман стал больше похож на какой-то разнузданный детективный боевик, а не на меланхоличный, хотя и небеспристрастный, отчёт о личных переживаниях главного героя. Сначала я пытался убедить А. Г. в необходимости изъятия неправдоподобных эпизодов и возвращения авторских размышлений, но каждая глава превратилась в поле настолько интенсивных битв, что мне пришлось принять радикальное решение и отвергнуть новый вариант целиком, предложив А. Г. оплатить его труд дважды. Вторая версия литературной обработки, которая и представлена сейчас на суд широкого читателя, ограничилась небольшими стилистическими поправками, да удалением трёх-четырёх второстепенных эпизодов, хотя А. Г. до самой последней минуты пытался убедить меня, что некоторые главы романа неоправданно затянуты, что кое-где автор противоречит сам себе и что упущенная возможность «закольцевать» роман, введя в него смерть главного героя, изобличает во мне человека, начисто лишённого рыночного чутья. Не исключено, что А. Г. во многом прав, но следует учесть, что перед нами стояли разные цели. Об этом говорит и то обстоятельство, что Оля Норкина, с которой мы обсуждали внесённые в рукопись изменения, независимо от меня приходила примерно к тем же выводам, что и я. В конце концов, через публикацию книги мы всего лишь стремились отдать дружеский долг и дань уважения таланту дорогого нам человека – нередко занудливого педанта, не всегда логичного арбитра и порою чересчур поверхностного наблюдателя, но человека, обладавшего чуткой и страдающей душой.
