– По телефону, значит, говорил? А адрес его у тебя есть? – вдруг спросил Вовка.
– Зачем тебе адрес? – тут же испугался я, потому что остерегался с Вовкиной стороны каких-нибудь эксцессов.
– Да просто поговорить! – ответил Вовка, сразу же уловив мои опасения. – Не по телефону, а лично. Не бойся, я его бить не собираюсь. Знаешь, у меня есть дар внушения. Поговорю и всё.
Я не знал за Дзюбой никаких особых даров внушения, если не считать зверской физиономии да косой сажени в плечах – статью он был похож на какого-нибудь бизона. Но, поколебавшись, решил, что терять мне нечего. Хотя, скорее всего, Вовка так и не получил бы от меня адреса, будь я совершенно трезв. Как бы то ни было, всего лишь несколькими днями позже я узнал от радостно взволнованной матери, что ей только что позвонил Борис Иванович, чтобы сообщить, что он наконец выписался из квартиры. Вот так закончилась эта бесконечно длинная, но поучительная история любви и ревности, и я искренно надеюсь, что она никогда не будет иметь дальнейшего продолжения.
XXVI
Как только возникают подозрения в неверности партнёра, они быстро охватывают личность. Явные формы поведения, направленного на расследование этих подозрений и предубеждений, встречаются часто, их замечают все заинтересованные лица. Такое поведение включает расспросы партнёра, повторные телефонные звонки на работу и внезапные посещения, преследование или привлечение частных детективов для наблюдения за партнёром. Ревнивцы могут обыскивать одежду и личные вещи партнёра, читать его дневники и письма, проверять постельное белье, нижнее белье и даже половые органы, пытаясь найти доказательства половой активности. Они могут использовать подслушивающие устройства для записи разговоров, чтобы вскрыть тайные связи, а некоторые доходят до крайних мер, включая насилие, с целью добиться признаний со стороны своего партнёра.
Обвиняемый партнёр считается виновным, пока не предоставит доказательств невиновности, но этого никогда не происходит. Героические усилия с целью доказать невиновность или отвергнуть обвинения всегда претерпевают неудачу, так как иррациональные мысли не могут быть преодолены рациональным путём.
«Некоторые аспекты патологической ревности», М. Kingham and H. Gordon, 1998.
XXVII
Каждая женщина считает себя обкраденной, когда любовью одаряют другую.
Альфонс Карр
Норки опять не оказалось на рабочем месте – точнее, она приходила, но снова умчалась выполнять какой-то срочный заказ. Я уже почти собрался ехать домой и повернулся лицом к выходу, когда меня удостоил скупым вниманием второй обитатель Норкиного кабинета в архитектурном отделе, хмурый парень по имени Андрей:
– Ольга Николаевна сказала, что вы можете обождать, если хотите. Она не надолго уехала, скоро уже вернётся.
Непонятно было, почему Андрей не сказал этого сразу, да и сейчас он выдал мне информацию как бы нехотя, но я всё же вежливо поблагодарил его в ответ и решил подождать ещё немного. Вот только сидеть в обществе неприветливого Норкиного сослуживца мне совсем не хотелось, поэтому я решил пока что побродить по улицам. Андрей отреагировал на мои слова вполне прогнозируемо, в своей обычной манере:
– А, ну это вы как хотите – мне по барабану.
– Да я понимаю, что «по барабану», – передразнил я его. – Это к тому, чтоб Норкина была в курсе, что я не насовсем ушёл и что через полчасика вернусь. В смысле, нельзя ли ей передать? Мало ли – вдруг она ещё куда-нибудь решит уехать?
– А, ну так вы записку оставьте у неё на столе, если хотите.
Я написал записку, уверенный в том, что Андрей посоветовал мне сделать это из чистой вредности – просто не желал брать на себя докучливого обязательства кому-либо что-то передавать. Однако, когда я вернулся назад, то его уже не было на месте – выходит, для такого совета всё же была причина. Норка находилась у себя в кабинете в полном одиночестве и, увлечённо колдуя над одним из своих макетов, даже не заметила, что я остановился в проёме открытой двери. Послеполуденное солнце шло вниз, освещая задумавшуюся Ольгу и её макет прямыми лучами. В потоке света, разделённом оконным переплётом на отдельные струи, танцевали весенние пылинки, и от этой мирной картины на меня вдруг пахнуло ощущением чистой детской радости, так что на несколько минут я забыл о своих неприятностях. Сейчас Норка была похожа на маленькую девочку, играющую с кубиками, особенно принимая во внимание, что женские формы у неё не слишком выражены, а телосложением Оля скорее напоминает подростка, чем зрелую женщину в «расцвете увядания» – если придерживаться её же собственной формулы. Даже высокий рост не вступал в противоречие с общим впечатлением, а соответствовал ему – иначе архитектурный макет не выглядел бы как нагромождение детских кубиков. Ещё через мгновение Норка повернулась в мою сторону и наконец заметила меня. При этом выражение серьёзной сосредоточенности на её лице уступило место радостному удивлению. Она тут же пошла мне навстречу и уткнулась лбом в плечо.
– Ты? Привет! А я думала, ты уже уехал. Даже расстроилась.
– Так я же тебе записку написал, что скоро вернусь. Не видела?
– Нет, не видела. Я только что пришла. Но мне уже раньше Андрей говорил, что ты заходил, только я никак не могла остаться – сегодня день такой. Сумасшедший. И сбежать пораньше я тоже не смогу, потому что должна кое-что закончить. Так что здесь посидим, ладно? Я буду работать, а ты со мной разговаривать.
Оля взяла со стола моё уже устаревшее послание, но не выбросила, а, шевеля губами, прочитала его и положила в ящик стола.
– Ты здесь такой ласковый. Что-то случилось? Или это просто особенность твоего эпистолярного жанра? Ты мне раньше никогда записок не писал.
– Ничего не случилось. Просто очень хотелось тебя увидеть. Я уже несколько раз порывался к тебе зайти в последние дни, да не удавалось никак.
– Вот это номер! Ты не заболел ли?
– Почему это я должен был заболеть?
– Ну-у-у, – неопределённо протянула Норка, – то ты пропадаешь на целых два месяца, а то вдруг зачастил, увидеть хочешь. А почему не позвонил заранее? Не пришлось бы столько раз ходить туда-сюда.
– Так я же всё равно был в центре. Ничего страшного.
– А если бы и сейчас не застал?
– Тогда бы я к тебе домой приехал, на чайную церемонию.
– Ага. На церемонию. Если вдруг соберёшься на церемонию, то презервативы не забудь захватить. К чаю.
– Почему это?
– Мало ли что… Это раньше ты был благонадёжен, а в настоящее время входишь в «группу повышенного риска». Не расстался ещё со своей нимфой?
Норка, как всегда, угадала мой болевой нерв, и я подумал, что неплохо было бы ей рассказать о недавних проблемах с Аллой. Стыдно, конечно. Но я дошёл до той черты, когда мне почти хотелось, чтобы Норка узнала про последние события всё без изъятья и высказалась в своей манере – чётко, ясно, без обиняков. Алле, конечно, не поздоровится от подобного «разбора полётов», ну и чёрт с ней! Зато мне станет легче.
