— Да нет же! — хочет сказать Агата, она даже наклоняется за песком, чтобы опять слепить кубик, но габо выныривает из-под нее и быстро уплывает.
«Вот же дурак!» — раздраженно думает Агата, но теперь ей, по крайней мере, ясно, что делать; медленно-медленно Агата снова плывет вниз и ждет, когда мимо проплывет какой-нибудь габо помоложе. Агата еще только приближается к нему — как вдруг габо сам подплывает к Агате, хватает ее крыльями, прижимает к круглому животу — и через минуту упирающаяся и отбивающаяся Агата снова все в том же темном мшистом зале, где провела ночь, а габо исчезает в воде. Агата близка к тому, чтобы разрыдаться. Габо явно не хотят помогать ей — но, может, габо не любят дуче? Упрямая Агата плывет вниз в третий раз, габо, который попадается ей теперь, постарше, и Агата не говорит о дуче ни слова, а просто жалобно просит отвезти ее в Полукруглый зал, даже кланяется немножко и разводит руками — мол, вот какая я маленькая беспомощная девочка; минута — и третий габо, сбросив Агату в темном зале утонувших людей на желтый мох, уплывает прочь. Агате так хочется плакать, что у нее болит горло. Эмилия подплывает к ней и тихо гладит по голове.
— Скажи спасибо, что они тебя не разорвали, дурочка. Унды тоже ненавидят людей, тут все ненавидят людей, — говорит Эмилия. — Ах, дурочка, дурочка. Нашла у кого просить помощи. Габо ненавидят живых людей, скажи спасибо, что ты еще маленькая.
Меньше всего на свете Агате хочется говорить габо «спасибо» хоть за что-нибудь, и вообще, с чего бы ундам ненавидеть людей? Вон, на каждом празднике унды дарят дуче такие прекрасные подводные подарки — даже на фронтоне собора са’Марко днем и ночью сияет крест из подаренных ундами тысячи двухсот гигантских перламутровых раковин. Агата сжимает кулаки — не хватало еще расплакаться перед Эмилией.
— Да почему же ненавидят? — спрашивает она.
— Не надо тебе знать, — говорит Эмилия медленными осторожными буквами, и рассерженная Агата пальцем протыкает пузырек, буквы тают и идут ко дну, Агата отворачивается. — Прости, пожалуйста. Мне просто очень нужно к сестре. Ты маленькая, ты не понимаешь, — жалобно говорит Эмилия.
Агата пытается представить себе, что Торсон, или Мелисса, или, того хуже, Андрей страдают там, наверху, и думают о смерти, и могут превратиться в одного из этих несчастных утонувших людей, и сердце у нее сжимается от жалости к Эмилии, но вслух Агата бурчит:
— Посмотрим, — шершавыми буковками и быстро протыкает пузырек пальцем.
— Ну давай я проведу тебя, куда хочешь, — говорит Эмилия. — Пока я с тобой, к тебе по крайней мере не пристанет никто из наших. Придется прятать тебя от габо, но как-то мы справимся.
Агата ничего не отвечает — она поворачивается спиной к Эмилии и плывет прочь. Эмилия плывет за нею, но Агате это все равно.
Сцена 11, записанная в честь святого Лето, покровителя реаниматоров, браконьеров, заступников, рвущихся вперед и разноглазых
«Это примерно там, где рыбный рынок, только на два этажа выше… То есть ниже… То есть от рыбного рынка я бы плыла налево… То есть это сразу за Гильдией Ученых, там, где четыре зеленых каменных колонны… То есть не за, а перед…» Бедной Агате кажется, что ее мозг вот-вот взорвется: в Венискайле она добежала бы от колледжии до Полукруглого зала за десять минут, перепрыгнула бы с мостика на мостик возле Академии (мистресс Джула умерла бы от ужаса, если бы такое увидела, а Агату наказали бы уборкой спален на неделю!), потом направо, налево, через Отдельный квартал, где живут люди в черных маленьких шапочках, похожие на майстера и мистресс Саломон, — и все. Но здесь Агата все время вынуждена думать зеркально, привычных кафе, лавочек и магазинов вокруг нет — а еще представьте себе, что вам все время надо прятаться в кораллах, как в кустах, одновременно от габо и от утопленников, да еще и унды плывут на тебя так, словно ты для них пустое место, и надо уворачиваться, чтобы не получить гладкой головой в живот. Несколько раз Агата ошибается лестницей — чего скрывать, выше первого этажа в Венискайле ей не очень-то часто случалось заходить — и вынуждена искать, где подняться, а ноги у Агаты уже болят от плаванья — да и легко ли плавать в одежде и зимних башмаках? В конце концов Агата прислоняется к какой-то штуке, чтобы скинуть чертовы башмаки, хотя идея предстать перед дуче босиком не очень-то ей нравится, — и чувствует спиной жесткие вертикальные полосы. Колонны! Четыре колонны из зеленого камня, уходящие вглубь! Агата почти на месте! Надо просто плыть вдоль колон вниз, а потом свернуть направо — Агата так и делает, и в ту же секунду огромное белое крыло бьет ее по голове. Агату бросает спиной на колонну, от боли она вскрикивает, и светящийся пузырь с огромным «Ой!» плывет прямо на ударившего Агату габо. «Сейчас он меня убьет», — думает Агата и готовится драться, но габо не до Агаты, габо бьется и дергается из стороны в сторону, одно крыло у него, кажется, сломано, а дальше еще один габо — маленький габо, которого Агата, к ужасу своему, немедленно узнает, — тоже рвется в тончайшей, едва видимой сетке, а какие-то люди тянут и тянут эту сетку наверх, наверх, прочь из воды. «Прячься! — кричит Агате внутренний голос. — Прячься, прячься, уплывай!» — но вместо этого Агата бросается вперед и вцепляется зубами в ногу одного из браконьеров. «Дура! Дура, дура!» — кричит Агатин внутренний голос, а Агата рвет и рвет сетку руками, тончайшие нити режут ей пальцы, Агата принимается быстро тереть сетку об острое ребро каменной колонны — и сетка рвется, одному габо удается высвободить голову и клюв, он бьет клювом старого браконьера, и вода окрашивается кровью, и браконьер со страшным алым воплем хватается за лицо — габо рассек ему бровь и чуть не выбил глаз. Другой браконьер бросается ему на помощь, на пальце у него острый коготь из габиона, он пытается ударить когтем сначала габо, потом Агату, чудом Агата уворачивается, третий браконьер старается удержать в сетке маленького Гефеста, но тот бьет его в бок сильной ногой с острыми длинными когтями; браконьер воет от боли, а Агата изо всех сил толкает его на колонну. Толчок отбрасывает Агату назад, но браконьер ударяется о колонну головой, а молодой габо, высвободившись из сетки, бьет браконьера клювом и крыльями. Еще секунда — и все трое браконьеров плывут вверх, вверх, вверх, вытянув перед собой руки, у каждого габионовый коготь на пальце, Агата успевает изумиться — откуда они их взяли? Не могли же они ограбить трех дуче из пяти? За спиной у Агаты бурлит и колышется вода — это габо окончательно освобождаются из браконьерской сетки, помогая друг другу. «Сейчас они бросятся следом за браконьерами и убьют их, — думает Агата. — Так им и надо», — но габо медлят и медлят, и Агата, обернувшись, видит, что они оба совсем без сил — у младшего рана на голове, у старшего действительно сломано крыло. С досадой Агата смотрит вслед браконьерам — и вдруг видит Эмилию: та подплывает к худому длинноногому браконьеру, охватывает его прозрачными руками и пытается подняться с ним наверх. На секунду Агата испытывает облегчение — по крайней мере, Эмилия оставила ее в покое, у нее, Агаты, хватает своих проблем, — но внезапно браконьер делает резкое движение: когтем из габиона он несколько раз ударяет Эмилию — в руку, в другую руку, а потом, изо всех сил, в бок. Эмилия вдруг начинает таять — таять у Агаты на глазах, как медуза на солнце, исчезать!
