— Ты кто такая?! Ты что делаешь в нашей квартире? — это Катя принялась кричать на созданьице.
Невыросшей стало очень обидно, что она так здорово всё придумала, а теперь всё стало неправильно: она снова тут, в своей квартире. И отчего-то на лоджии у санок, а не на кухне у плиты. И эта странность в тряпках почему-то посмеивается и щекочется. Вдруг Катя разглядела среди навешенных на созданьице предметов часть своего телефона. Кнопок не было, экрана тоже. Одна только верхняя крышечка, привязанная через кнопочные отверстия с помощью тонких тряпочек к нательной материи, в которой Катя вдруг распознала… мамин пропавший шарф. Он был два или три раза намотан вокруг тельца.
— Эй, это же мамино, отдай! — это Катя потянула к созданьицу руку.
Невыросшая старушка несильно отпихнула её. Катя разозлилась и стукнула созданьице в брюхо, одновременно пытаясь схватить её за мамин шарф.
— Мой телефон?! Где его остатки? — прокричала Катя.
Созданьице вытянуло морду вперёд, зашипело и теперь уже больно толкнуло Катю в локоть, поцарапав его когтями.
— Ай! — взвыла Катя.
Тряпичная вскочила на курьи лапы и ловко убежала в тепло. Катя задумалась. Одно дело змея в заводской трубе, или заливные пятна, или ползающий по квартире страх… А тут — такое… прямо на ощупь. Невыросшая старушка была настоящей: она пахла, теплела, дралась, царапалась, шипела, носила выпирающий живот. Может, это барабашка? (Про них рассказывала Вероника Евгеньевна.) Захотелось до чесотки в горле выболтать всё Ларе. Катя решила вдруг немедленно позвонить со своего домашнего на Ларин мобильный. Попытаться быстро помириться и позвать её сюда, показать вот эту страннятину. Может, они вместе смогут поймать кручёноносую и отнять у неё шарф и телефон. Лара ещё принесёт что-нибудь дорогое и вкусное к чаю, и всё пойдёт как прежде. Вдруг Катя вспомнила про плиту, поднялась на ноги и, спотыкаясь, поспешила на кухню.
Там всё ещё пахло газом, но конфорки сидели в своём обычном, безопасном положении. Невыросшей старухи тут не было. Возле плиты пьяно валялась на боку раскладушка. Матрас и бельё слезли с неё на пол. Если звать Лару, надо убраться. Катя закрыла духовку, подняла раскладушку, втащила на неё матрас и бельё. Подумала, сложила в полуфабрикатное положение и оттащила её к стене. Повернула ручку окна для проветривания. Села на табурет, чтобы чуточку перевести дух. Голова болела, как от математики.
В Катиной комнате тряпичной тоже не нашлось. Ванна с туалетом пустовали. Зато в родительской спальне созданьице сидело на высоком одёжном шкафу, дрыгало куриными лапами и возилось с длинными серыми тряпочками. Здесь оставалось наморожено, но ход на лоджию был закрыт. Старушка-птица курочила серые ленты в когтистых руках и поскрипывала ртом. Катя вслушалась.
— Ки-ки-ки! Ки-ки-ки! — это такой звук издавало созданьице, и Катя поняла, кто перед ней.
В прошлом году летом Катю сослали в лагерь на море. Почему выросшие думали, что невыросшие любят лагеря, она не знала. Но некоторые и правда любили. Как и школу, например. Самым страшным в лагерной жизни Катя считала кишение людей. В основном невыросших. От них нельзя было скрыться. Нельзя уйти домой и посидеть одной несколько часов до вечера. Даже ночью нельзя спокойно лежать, играть с потолком или просто думать. Вокруг шептались, сопели, вертелись, пускали газы, хихикали невыросшие. Спали по восемь штук в комнате на кроватях с железными пружинами. Ходить в столовую, на море и даже в туалет можно было только строем. В туалет поодиночке отпускали только по отпрашиванию. Даже в море забегали только отрядом по свистку. То есть в лагере совсем нельзя жить по-выросшему — ходить одному и куда вздумается.
В туалетах зияли дыры в запачканном полу без сливов и перегородок. Катя удивлялась, как многие невыросшие не стеснялись перед остальными и не задыхались сидеть тут дольше минуты. По отверстиям, полу, стенам и потолку ползали специальные южнотуалетные слизни и оставляли за собой влажные следы. Фрукты — главную гордость юга — раздавали в столовой только зелёные и твёрдые, не похожие вяжущей безвкусицей на те, что продавали в магазинах и на рынке дома. Эти местные плоды долго потом крутили живот и вынуждали чаще отпрашиваться к слизням.
Еды всегда не хватало, все без исключения набирали хлеб в столовой и сушили его в тумбочках. Невыросшие побогаче меняли карманные деньги на чипсы и шоколадки в магазине при соседнем санатории. Некоторые отдавали эту вкусную еду безденежным невыросшим за всякие услуги. Например, одна девочка показывала себя между ног за среднюю пачку чипсов с беконом или за клубничную шоколадку. Смотрели четверо невыросших: трое мужского и одна женского пола. Поодиночке или все вместе. Если вместе, то вкусной еды получалось сразу много. С этой показывающей невыросшей Катя начинала дружить в автобусе, который вёз их до поезда. Она немного походила внешне на Лару. А потом они наговорились, и девочка перестала с Катей общаться. Та почти не обиделась и не переживала. А потом Кате рассказали про показывания. Обычно они происходили за туалетом после полдника.
Однажды ночью Катя слышала, как показывающая тихонько плакала ночью под одеялом. А днём вела себя обычней прежнего. На отложенные деньги Катя купила чипсы с беконом, клубничную шоколадку и маленькую пачку обжаренного в сахаре арахиса и отнесла всё это девочке, чтобы та перестала себя показывать. Но девочка только больно ударила Катю по руке. Все драгоценности попадали на горячий асфальт. После полдника в этот день состоялось очередное показывание.
Вскоре главарь смотрящих просто подошёл к Кате и сказал, что они поймают её и заставят проделывать то же самое, что и показывающая, только не за вознаграждение. Катя страшно возмутилась и обиделась, что показывающая нажаловалась на неё. С этого дня Катя провалилась в липкий и мерзкий страх. Перестала отпрашиваться одна в туалет и ходила туда совсем редко, почти не спала по ночам и заставляла себя постоянно болтаться в лагерной взвеси людей, чтобы не попасться в руки смотрящих.
Катя слышала, что сначала лагеря придумали для наказания людей, выросших и невыросших. А потом всё перепуталось в головах, и хорошее стали считать плохим, а плохое — очень хорошим. Наказание, например, называли трудом или даже отдыхом.
Живот ныл и ёрзал в теле почти постоянно. Катю тошнило. Комната с заливными пятнами находилась в 1300 километрах от неё.
— Не придумывай! — это мама отвечала Кате, когда та по телефону просила забрать её из лагеря. — Ты просто не знаешь, как тяжело папа добывал эту путёвку. Ешь фрукты, купайся, дружи с ребятами!
В лагере случилось только одно хорошее событие — Катя встретила Ольгу Митиевну. Эта выросшая рассказывала невыросшим про историю искусств. Все занятия в лагере проходили в огромном шалаше-беседке. Посещение всех их было обязательным, кроме истории искусств. Пению учила крупная мускулистая выросшая с мощным аккордеоном. Танцы преподавала коротконогая выросшая, которая, мокрея от жары и усердия, перекривала долбящую уши музыку: «Повторяй за мной! За мной! За мной!»
Ольга Митиевна носила джинсы, широкую рубашку, сшитую будто из цветочного поля, длинные и прямые русые волосы. На шею она вешала всегда разные ожерелья из старых монет. Один невыросший из Катиного отряда с вечными подтёками грязи вокруг рта говорил мечтающе: «Дорогие, небось!» Из-за монет приближение Ольги Митиевны слышалось до её появления. Она не красила лицо и не надевала каблуки, как другие лагерные выросшие женского рода.
