В одном конце чердака, мотылек бился о грязное стекло одного из окон. Лила подошла, чтобы его выпустить. Окно заклинило. Лила услышала скрип — Тиффани поднялась за ней по лестнице. Она отодвинула Лилу в сторону, достала перочинный нож, поддела по краям, и окно поднялось. Мотылек вырвался и улетел.
Он взлетал и приземлялся — на подернутую снегом заросшую лужайку, на тротуар практически разрушенной улицы, на подъездную дорожку миссис Рэнсом и на останки ее полицейской машины. Лошади Тиффани тыкали повсюду своими носами, и тихо ржали что-то, о чем лошади обычно ржут, размахивая из стороны в сторону своими хвостами. С этой точки Лила могла обозревать окрестности мимо своего собственного дома, мимо бассейна, который никогда не хотела, и который так нравился Антону, и мимо вяза, о котором он оставил ей записку. Оранжевое животное забежало в гущу соснового бора, растущего по соседству. Это была лиса. Даже на таком расстоянии был виден блеск зимней шубки. Боже, кто знает, почему так быстро наступила зима?
Тиффани стояла посреди чердака. Было сухо, но при этом прохладно, особенно рядом с открытым окном. Она протянула коробочку Тик-так Лиле, чтобы та забрала её себе.
— Я хотела съесть их все, но это было бы неправильно. Я завязала с преступной жизнью.
Лила улыбнулась и положила коробочку обратно в карман.
— Я объявляю тебя реабилитированной.
Женщины стояли рядом друг с другом, глядя друг на друга, выдыхая пар. Тиффани сняла шляпу и уронила ее на пол.
— Если ты думаешь, что это шутка, это не так. Я не хочу ничего у тебя забирать, Лила. Я не хочу принимать ничего ни от кого.
— Чего же ты хочешь? — Спросила Лила.
— Жить своей жизнью. Ребенка, дом и прочее. Человека, который бы меня любил.
Лила закрыла глаза. У нее все это было. Она не могла чувствовать Джареда, не могла чувствовать Клинта, но она могла их помнить, могла помнить всю свою жизнь. Эти воспоминания причиняли боль. Они были похожи на снежные фигурки, типа ангелов, которых она делала в детстве, но эти фигурки становились с каждым днем все более размытыми. Боже, как же она одинока.
— Это не так уж и много, — сказала Лила и открыла глаза.
— А мне кажется, что это очень много. — Тиффани протянула руки и подтянула к себе лицо Лилы.
6
Лиса затрусила прочь от Пайн-Хиллс, через Тремейн-стрит, в самую гущу зарослей озимой пшеницы, растущей на противоположной стороне. Она шла на запах впавших в спячку бурундуков. Лиса любила бурундуков — Хрустящих! Сочных! — к тому же, на этой стороне Дерева, где так давно не ступала нога человека, они были весьма беспечными.
После получаса поиска она обнаружила маленькую бурундучиную семейку в вырытой норе. Они не проснулись, даже когда она давила их между зубов. «Очень вкусно» Сказала она сама себе.
Лиса продолжила свой путь, заходя глубже в лес, где росло Дерево. Она ненадолго остановилась, чтобы исследовать заброшенный дом. Лиса разозлилась на кучу книг, разбросанных по полу, и бесцельно пронеслась по шкафу, полному гниющего постельного белья. На кухне дома, в холодильнике, была еда, которая пахла восхитительной гнилью, но попытки лисы расширить зазор в приоткрытой дверце ни к чему не привели.
— Впусти меня туда, — потребовала лиса у холодильника, на всякий случай, притворяясь мертвой.
Холодильник стоял, и на просьбы не реагировал.
Медноголовый щитомордник
[305] выскользнул из-под дровяной плиты на кухне.
— Почему ты светишься? — Спросил он лису. Другие животные уже отмечали это явление и сторонились её. Лиса увидела это сама, когда посмотрела в ручей и увидела там свое отражение. Золотой свечение крепко прилипло к ней. Это была Её печать.
— Улыбнулась удача, — ответила лиса.
Медноголовый щитомордник зашипел на неё, выставив раздвоенный язык.
— Подойди сюда. Позволь мне укусить тебя.
Лиса выбежала из домика. Разнообразные птицы смеялись над ней, когда она бежала под сенью искривленных и спутанных голых ветвей, но их мелочные насмешки ничего не значили для лисы, чей живот был полный, и чья шубка была толстой как у медведя.
Когда она выбежала на поляну, дерево стояло там, в центре — покрытый зеленью оазис посреди заснеженного поля. Её лапы переступили с холодной земли на пропитанный теплом летний суглинок, который был вечной кроватью Дерева. Ветви Дерева были многоуровневыми и покрытые бесчисленными зелеными листьями. У подножия дерева лежал белый тигр и махал своим большим хвостом, наблюдая за приближением лисы сонными глазами.
— Не обращай на меня внимания, — сказала лиса, — я просто пробегу мимо. — Она забежала в черную дыру и выбежала на противоположную сторону.
Глава 7
1
Дон Петерс и Эрик Бласс ждали смены на посту у Западной Лавин, когда изрядно потрепанный Мерседес SL600 подъехал к ним со стороны тюрьмы. Дон стоял в зарослях сорняков, стряхивая после мочеиспускания. Он застегнул молнию и вернулся к пикапу, который служил им полицейским автомобилем. Эрик стоял на дороге с пистолетом.
— Убери пушку, Младший, — сказал Дон, — и Эрик засунул Глок в карман.
Водитель Мерседеса, кудрявый мужчина с красным лицом, послушно остановился, когда Дон поднял руку. Рядом с ним сидела красивая женщина. Увидеть эту поразительную красоту было удивительно, особенно после всех этих зомбо-цыпочек, которых он и Эрик видели последние несколько дней. Кроме того, она казалась знакомой.
— Права и регистрация, — сказал Дон. У него не было приказа проверять документы водителей, но это было то, что обычно говорили полицейские, когда останавливали машины. Смотри сюда, Младший, подумал он. Учись, как надо работать.
Водитель передал свои права; женщина покопалась в бардачке и нашла регистрационный талон. Мужчиной за рулем был Гарт Фликингер, доктор медицины. Из Дулинга, проживающий в самом престижном районе города, в Бриаре.
— Не расскажете, что делали в тюрьме?
— Это была моя идея, офицер, — сказала женщина. Боже, какой же она была симпатичной. Никаких мешков под глазами этой суки. Дон удивлялся, что она принимает, чтобы держать свой хвост таким расфуфыренным. — Я Микаэла Морган. Из Америка Ньюс.
Эрик воскликнул:
— Я знаю! Я узнал вас!
Однако это ни хрена не значило для Дона, который не смотрел новостей, не говоря уже о бла-бла дерьме, которое они гоняли сутки напролет на кабельном, но он все же вспомнил, где ее видел.
— Правильно! В Скрипучем колесе. Вы там пили!
Она одарила его высококлассной профессиональной улыбкой, обнажающей коронки зубов и подчеркивающей высокие скулы.
