– Ишь ты, работяга, – презрительно фыркнула «доводчица».
– Хочет выслужиться перед хозяином, – высказала мнение «лепесточница».
Но даже работа в ускоренном темпе скоро переключилась в автоматический режим, и голова снова освободилась. Фрэнси украдкой изучала своих соседок по длинному столу. Их было двенадцать, польки и итальянки. Самой молодой по виду лет шестнадцать, самой старшей – тридцать, все смуглые. По непонятной причине на всех черные платья, они, похоже, понятия не имели, что черный цвет не идет к смуглой коже. Только Фрэнси была одета в платье из полосатой, хорошо стирающейся ткани и чувствовала себя глупым ребенком. Глазастые работницы перехватили ее быстрые взгляды и ответили на них своеобразной травлей. Начала ее девушка, которая сидела во главе стола.
– У кого-то за этим столом чумазое лицо, – объявила она.
– Только не у меня, – ответили все девушки одна за другой.
Когда очередь дошла до Фрэнси, все прекратили работу и уставились на нее. Фрэнси не знала, что ответить, и промолчала.
– Новенькая молчит, – подвела итог предводительница. – Значит, она чумазая.
У Фрэнси кровь прилила к щекам, но она только стала работать быстрее в надежде, что они отстанут.
– У кого-то грязная шея, – началось все по новой.
– Не у меня, – ответили девушки одна за другой.
Когда дошла очередь до Фрэнси, она тоже сказала:
– Не у меня.
Но вместо того чтобы отстать от нее, девушки прицепились к этим словам и начали новый виток травли.
– Новенькая говорит, у нее шея чистая.
– Подумать только!
– Интересно, откуда ей известно? Она что, может видеть свою шею?
– Интересно, созналась бы она, что у нее шея грязная?
«Они чего-то добиваются, – недоумевала Фрэнси. – Но чего? Чтобы я разозлилась и поссорилась с ними? Или чтобы я бросила работу? Или чтобы я заплакала, как хотела та девочка в школьном дворе, которая сунула мне в лицо меловую тряпку? Но чего бы они ни добивались, они своего не получат». Фрэнси склонилась над проволоками еще ниже, ее пальцы замелькали еще быстрее.
Эта изматывающая игра продолжалась все утро, с перерывом только на те моменты, когда входил Марк, подсобный работник. Тогда девицы ненадолго оставляли Фрэнси в покое и принимались за него.
– Новенькая, ты поосторожней с Марком, – предупреждали они. – Его два раза арестовывали за изнасилование и еще раз за сутенерство.
Обвинения носили явно издевательский характер, учитывая очевидную безобидность Марка. Фрэнси видела, что несчастный парень каждый раз краснел, как кирпич, и жалела его.
Утро прошло. Когда Фрэнси уже совсем отчаялась, прозвенел звонок на обед. Девушки побросали работу, вытащили бумажные пакеты с едой, расстелили пакеты вместо салфеток и начали поедать сэндвичи, приправленные луком. У Фрэнси руки были липкие, она решила помыть их перед едой и спросила у соседки, где туалетная комната.
– Ваще не курлычет по-английски, – сказала та, кривляясь.
– Не шпрехает ни фига, – вставила другая, которая все утро дразнила Фрэнси.
– Что еще за туалетная комната? – спросила толстуха.
– Это где туалеты примеряют, – ответила острячка.
Зашел Марк забрать коробки. Он остановился на пороге, с коробками в руках, кадык у него в горле поднялся и опустился, и Фрэнси впервые услышала его голос.
– Иисус Христос умер на кресте ради таких, как вы, – взволнованно провозгласил он. – А вы даже не хотите показать новенькой, где сортир.
Фрэнси удивленно посмотрела на него. И не смогла удержаться – уж очень смешно у него это вышло, рассмеялась. Марк сглотнул, повернулся и исчез в коридоре. В тот же миг обстановка изменилась. Девушки зашептались:
– Она рассмеялась!
– Эй! Новенькая засмеялась!
– Засмеялась!
Молоденькая итальянка протянула Фрэнси руку и сказала:
– Пошли, новенькая. Я покажу тебе, где сортир.
В туалете она открыла для Фрэнси воду, выдавила жидкого мыла и внимательно наблюдала, как та моет руки. Когда Фрэнси собралась вытереть руки о снежно-белое, совершенно неиспользованное полотенце, опекунша вырвала его.
– Не вытирайся этим полотенцем, новенькая.
– Почему? Оно с виду чистое.
– Опасно. Тут есть заразные, подцепишь чего-нибудь того и гляди.
– Как же быть? – Фрэнси помахала мокрыми руками.
– Вытирайся нижней юбкой, как все.
Фрэнси вытерла руки нижней юбкой, испуганно глядя на опасное полотенце.
Вернувшись в рабочую комнату, Фрэнси обнаружила, что два ее бутерброда с колбасой уже выложены на расправленный пакет. Рядом кто-то положил аппетитный красный помидор. Девушки приветствовали ее возвращение улыбками. Та, которая дразнила ее все утро, отпила большой глоток из бутылки с виски и протянула ее Фрэнси.
– Смочи горло, новенькая, – приказала она. – Всухую сэндвичи застревают в горле.
Фрэнси отпрянула и отрицательно затрясла головой.
– Да не бойся ты! Это просто холодный чай!
Фрэнси припомнила полотенце в туалете и опять мотнула головой «нет!».
– Вот как! – воскликнула девушка. – Я знаю, почему ты брезгуешь пить из моей бутылки. В сортире Анастэйша напугала тебя. Ты ей не верь, новенькая. Хозяин распустил эти слухи про заразу, чтобы мы не пользовались полотенцами. Так он экономит каждую неделю пару долларов на прачечной.
– Вот как? Что-то я не видела, чтоб кто-то из вас вытирал руки, – отозвалась Анастэйша.
– Черт, да нам дают на обед полчаса. Кто станет тратить время на мытье рук? Пей, новенькая.
Фрэнси отпила из бутылки. Холодный чай был крепкий, бодрящий. Она сказала «спасибо» и еще поблагодарила за помидор, но девушки сделали вид, что не понимают ее.
– Какой еще помидор?
– О чем ты говоришь?
– Помидор какой-то…
– Ой, новенькая принесла на обед помидор и не помнит…
Конечно, они дразнили ее. Но теперь в этом поддразнивании чувствовалось что-то дружеское, доброжелательное. Фрэнси было приятно, она радовалась тому, что случайно угадала, чего они добивались от нее. Оказывается, они всего лишь хотели, чтобы она рассмеялась – все так просто, а вот попробуй, сообрази.
Остаток дня тоже прошел славно. Девушки сказали Фрэнси, чтобы не очень-то надрывалась – работа сезонная, всех уволят после того, как будут выполнены осенние заказы. Чем скорее девушки их выполнят – тем скорее их уволят. Фрэнси, преисполненная гордости оттого, что удостоилась такого доверия старших и опытных работниц, послушно замедлила темп. Весь день девушки весело болтали, шутили, и Фрэнси смеялась всем шуткам подряд, и смешным, и откровенно непристойным. Совесть немного помучила ее только раз, когда она вместе с остальными подразнила Марка, этого мученика, который так и не понял, что, едва он рассмеется в ответ, его мучениям в мастерской наступит конец.
