– Почему?
– Потому что тебе хорошо, когда он рядом, – Фрэнси сказала это без злобы и зависти, просто признала факт. – А я… я даже не знаю нужных слов, чтобы тебя успокоить.
– Который час?
– Прошла минута. Без двадцати четырех семь.
Кэти долго молчала. Когда она снова заговорила, голос ее звучал совсем тихо, словно она обращалась к себе самой:
– Нет, мужчин в такие минуты не должно быть. Да, некоторые женщины заставляют их стоять рядом. Хотят, чтобы они слышали каждый стон, каждый крик, слышали, как рвется их плоть, видели каждую каплю крови. Что за извращенное удовольствие они получают, когда заставляют мужчину страдать вместе с ними? Как будто они мстят за то, что Господь сотворил их женщинами. Который час?
Не дожидаясь ответа, она продолжала:
– До замужества они готовы лучше удавиться, чем показаться мужчине в папильотках или без корсета. Но когда рожают, они хотят, чтобы муж увидел их в самом безобразном виде, какой только возможен. Не понимаю зачем. Не понимаю. Мужчина видит, какую боль и муку испытывает женщина из-за того, что они любили друг друга. И начинает бояться этой любви. Вот почему многие мужчины изменяют женам после рождения ребенка.
Кэти вряд ли осознавала, что говорит. Она невыносимо тосковала по Джонни и этими разговорами пыталась оправдать его отсутствие.
– Да, и вот еще что. Если ты любишь человека, то скорее согласишься мучиться одна, чем вместе с ним. Так что отправь своего мужа прочь из дома, когда будешь рожать.
– Хорошо, мама. Уже пять минут восьмого.
– Посмотри, не идет ли Нили.
Фрэнси выглянула из окна и сообщила, что Нили пока не видно. Мысли Кэти вернулись к словам Фрэнси о том, что ей хорошо, когда Нили рядом.
– Нет, Фрэнси, сейчас мне спокойней рядом с тобой, – вздохнула она. – Если родится мальчик, назовем его Джонни.
– Как хорошо, мама, что нас снова будет четверо.
– Да, хорошо.
После этого Кэти надолго замолчала. Когда она в очередной раз спросила, который час, Фрэнси ответила – четверть восьмого, Нили придет с минуты на минуту. Кэти велела ей собрать для Нили ночную рубашку, зубную щетку, чистое полотенце и завернуть в газету кусочек мыла, потому что он останется ночевать у тети Эви.
Фрэнси дважды выходила на улицу со свертком под мышкой встречать Нили. Наконец она увидела его – он бежал по улице. Она побежала навстречу, передала ему сверток, деньги на билет, мамины указания и велела спешить.
– Как мама? – спросил он.
– Все хорошо.
– Точно?
– Точно. Слышишь, трамвай подъезжает. Беги давай.
Нили помчался к остановке.
Когда Фрэнси возвратилась, мамино лицо было мокрым от пота, а нижняя губа в крови – она прокусила ее.
– Ой, мама, мама!
Фрэнси схватила руку матери и прижала к щеке.
– Намочи тряпку холодной водой и вытри мне лицо, – прошептала мама.
После того как Фрэнси это сделала, Кэти вернулась к мысли, которая вертелась у нее в голове.
– Конечно, с тобой мне спокойно.
Она перескочила, казалось, в сторону, но на самом деле это было важно для нее:
– Я собиралась прочитать твои сочинения, за которые ты получала «отлично», да все времени не хватало. Сейчас у меня есть немножко времени. Прочитай мне, пожалуйста, одно.
– Не могу. Я все сожгла.
– Ты размышляла над ними, писала, сдавала, получала оценки, снова размышляла, а потом взяла и сожгла. Теперь все кончено, а я так ни одного и не прочитала.
– Ничего страшного, мама. Они были так себе.
– Это на моей совести.
– Они были так себе, и потом, я же знаю, что у тебя нет времени.
Кэти подумала: «Но у меня всегда находится время для мальчика, для его дел. Я нахожу время для него». Она продолжила свою мысль вслух:
– Но ведь Нили нуждается в поддержке. Ты способна находить силы в самой себе, как и я. А ему нужна помощь со стороны.
– Ничего страшного, мама, – повторила Фрэнси.
– Я ничего не могла поделать, – сказала Кэти. – Но все равно теперь это будет на моей совести. Который час?
– Скоро половина восьмого.
– Смочи опять полотенце, Фрэнси, – попросила Кэти.
Похоже, ее сознание пыталось уцепиться за что-то.
– Неужели у тебя не осталось вообще ни одного сочинения?
Фрэнси подумала про те четыре рассказа, которые написала про отца, вспомнила слова мисс Гарндер про них и ответила «нет».
– Тогда прочти что-нибудь из Шекспира.
Фрэнси взяла книгу.
– Прочти про лунный свет в такую ночь… Я хочу думать о чем-то прекрасном, когда родится ребенок.
Шрифт был мелкий, и Фрэнси зажгла газовую лампу, чтобы видеть буквы. Когда вспыхнул свет, Фрэнси разглядела лицо матери. Серое, искаженное болью. Мама не походила сама на себя. Она походила на Марию Ромли. От света Кэти вздрогнула и зажмурилась, и Фрэнси быстро потушила лампу.
– Мама, мы столько раз читали эту пьесу, я почти всю ее помню наизусть. Мне не нужен свет, мама. Слушай!
И Фрэнси начала декламировать:
Как ярок лунный свет… В такую ночь,
Когда лобзал деревья нежный ветер,
Не шелестя листвой, в такую ночь
Троил всходил…
– Который час?
– Без двадцати восемь.
Троил всходил на стены Трои, верно,
Летя душой в стан греков, где Крессида
Покоилась в ту ночь.
– Фрэнси, а ты знаешь, кто такой Троил? И Крессида?
– Да, мама.
– Когда-нибудь расскажешь мне. Когда у меня будет время.
– Конечно, мама.
Кэти застонала. Фрэнси снова отерла пот с ее лица. Кэти протянула к ней руки, как сделала недавно, когда мыла пол в коридоре. Фрэнси взяла ее за руки и уперлась ногами в пол. Кэти дернула с такой силой, что Фрэнси испугалась за свои суставы – не выскочат ли они. Потом мама расслабилась и легла.
Так прошло еще полчаса. Фрэнси читала отрывки из Шекспира, которые помнила наизусть: речь Порции, похороны Марка Антония, «Завтра, завтра» – известные фрагменты, которые помнят все. Иногда Кэти задавала вопрос. Иногда прижимала руки к лицу и стонала. Не замечая этого и не слушая ответ, продолжала спрашивать, который час. Фрэнси время от времени протирала ей лицо, и три или четыре раза за этот час Кэти протягивала руки к Фрэнси, чтобы приподняться.
Когда в половине девятого пришла Эви, Фрэнси испытала такое неимоверное облегчение, что едва не испустила дух.
