Кэти протянула свои изящные, но разъеденные до корост руки.
– Я не хочу, чтобы твои руки стали как у меня. Я хочу, чтобы они оставались такими же красивыми, как сейчас. К тому же тут осталось домыть совсем немного.
– Можно я хотя бы посижу на ступеньке и посмотрю?
– Если не можешь придумать ничего получше.
Фрэнси сидела и смотрела на мать. Как хорошо сидеть тут, рядом с мамой, знать, что мама жива. Даже скрип швабры о пол ласкал слух, внушал спокойствие. «Скрип-скрип-скрип», – говорила швабра. «Шлеп-шлеп-шлеп», – отвечала тряпка, когда ее отжимали. «Хлюп-хлюп-хлюп», – переговаривались швабра и тряпка, когда мама окунала их в ведро с водой. «Буль-буль», – подавало голос ведро, когда мама его передвигала.
– Разве у тебя нет подружек, чтобы поговорить, Фрэнси?
– Нет. Я ненавижу женщин.
– Это ненормально. Тебе было бы полезно пообщаться с девочками твоего возраста.
– А у тебя есть подруги, мама?
– Нет, я ненавижу женщин, – ответила Кэти.
– Вот видишь? Ты как я.
– Но у меня однажды была подруга, и я отбила у нее твоего папу. Так что, видишь, иногда от подруг бывает польза.
Кэти говорила шутливо, но ее швабра рассекла воздух, словно сказала: «Ты иди своей дорогой, я пойду своей». Кэти проглотила слезы и продолжала:
– Да, тебе нужны подруги. Ты разговариваешь только со мной и с Нили, да еще читаешь книжки и пишешь свои истории.
– Я бросила писать.
Кэти поняла, что смятение Фрэнси связано с ее сочинениями.
– Ты сегодня получила плохую оценку за сочинение?
– Нет, – соврала Фрэнси, удивляясь, как всегда, материнской проницательности.
Она встала со словами:
– Пожалуй, мне пора идти к Макгэррити.
– Подожди! – Кэти оставила швабру и тряпку в ведре. – Я закончила на сегодня. Помоги мне встать!
Она протянула руки к Фрэнси. Фрэнси сжала материнские руки, Кэти с силой подтянулась, неуклюже поднялась на ноги.
– Пойдем домой вместе, Фрэнси.
Фрэнси взяла ведро. Кэти положила одну руку на перила лестницы, а другую – на плечи Фрэнси. Она тяжело опиралась на дочь, пока медленно спускалась по ступенькам. Фрэнси соразмеряла свой шаг с неуверенными шагами матери.
– Фрэнси, ребенок должен родиться со дня на день, и мне спокойней, когда ты рядом. Не оставляй меня надолго. А когда я работаю, приходи иногда проведать, все ли в порядке. Не могу передать, как я надеюсь на тебя. Я не могу рассчитывать на Нили – от мальчика в таких делах никакого толку. Ты мне очень нужна сейчас, и мне спокойней, когда ты рядом. Пожалуйста, побудь моей правой рукой какое-то время.
Огромная нежность к матери переполнила сердце Фрэнси.
– Я буду всегда рядом с тобой, мама, – сказала она.
– Моя славная девочка, – Кэти пожала ей плечо.
«Может быть, мама любит меня и не так сильно, как Нили, – думала Фрэнси, – зато я нужна ей больше, чем Нили. А быть нужной почти так же важно, как быть любимой. Может, даже важнее. Так я считаю».
40
Через два дня Фрэнси, придя домой на обед, не вернулась в школу. Она застала маму в постели. Кэти велела Нили возвращаться в школу, а когда Фрэнси предложила вызвать Сисси или Эви, сказала, что еще рано.
Фрэнси одна дежурила возле матери и осознавала степень своей ответственности. Она убрала квартиру, проверила, какие продукты есть в доме, и продумала ужин. Каждые пять минут она поправляла матери подушку и спрашивала, не принести ли воды.
В начале четвертого ворвался запыхавшийся Нили, зашвырнул учебники в угол и спросил, за кем бежать. Кэти улыбнулась его готовности помочь и ответила, что нет смысла раньше времени отрывать Эви или Сисси от их дел. Нили пошел к Макгэррити с наказом: попросить у Макгэррити разрешения отработать и за Фрэнси тоже, потому что она не может оставить мать. Макгэррити не только согласился, но и сам помог Нили, так что тот освободился уже в полпятого. Поужинали рано. Чем раньше Нили займется разноской газет, тем раньше закончит. Мама есть отказалась, сказала, что не голодна, попросила только чашку горячего чая.
Когда Фрэнси вскипятила чайник, мама отказалась и от чая. Фрэнси забеспокоилась, потому что мама весь день ничего не ела. После того как Нили ушел разносить газеты, Фрэнси принесла тарелку с овощным рагу и стала уговаривать маму поесть. Кэти оттолкнула ее руку и велела уйти, сказала, что позовет, когда проголодается. Фрэнси положила рагу обратно в кастрюлю, стараясь сдержать слезы горечи. Она ведь хотела как лучше. Мама позвала ее, она, похоже, больше не сердилась.
– Который час? – спросила Кэти.
– Без пяти шесть.
– А часы не отстают, как ты думаешь?
– Нет, мама.
– Может, они спешат?
Кэти так тревожилась, что Фрэнси выглянула в окно посмотреть на большие уличные часы, которые висели над магазином ювелира Воронова.
– Часы идут правильно, – подтвердила Фрэнси.
– На улице уже стемнело?
Кэти не могла этого понять, потому что даже в яркий солнечный день сквозь люк в спальню проникал слабый тусклый луч света.
– Нет, еще светло.
– А здесь темно, – раздраженно сказала Кэти.
– Я зажгу ночник.
На стене висела полочка с гипсовой фигуркой Девы Марии в синем платье, с молитвенно сложенными руками. У ее ног стоял стакан из грубого красного стекла, заполненный воском с фитилем. Рядом с ним – ваза с бумажными красными розами. Фрэнси поднесла зажженную спичку к фитилю. Свеча неярко горела, пламя отливало рубиновым цветом сквозь стекло.
– Который час? – чуть погодя снова спросила Кэти.
– Десять минут седьмого.
– Ты уверена, что часы не отстают и не спешат?
– Они идут правильно.
Кэти вроде бы успокоилась. Но через пять минут опять спросила, который час. Как будто у нее назначена важная встреча, на которую она боялась опоздать.
В половине седьмого Фрэнси снова сообщила, который час, и добавила, что Нили вернется через час.
– Как только он придет, сразу пошли его за тетей Эви. Пусть по сторонам не смотрит, поторапливается. Приготовь ему никель на трамвай. И скажи, чтобы ехал к Эви, она живет ближе, чем Сисси.
– Мама, а что, если ребенок совсем скоро родится, а я даже не знаю, что делать?
– Я не могу рассчитывать на такую удачу – чтобы ребенок родился совсем скоро. Который час?
– Без двадцати пяти семь.
– Точно?
– Точно, мама. Мама, хоть Нили и мальчик, может, будет лучше, если он останется с тобой, а я поеду за Эви?
