– Паркер, – позвала Шерри Нола личную горничную. – Что повар готовит сегодня на ужин?
– Грудку фазана в глазури, насколько я знаю. Еще будут спаржа из теплицы, привозные заморские грибы и мусс из ананасов, мисс Шерри.
– Надоело, никакой фантазии, – заметила Шерри.
– Да, мисс Шерри, – уважительно кивнула горничная.
– Как вам известно, Паркер, я люблю потакать своим капризам.
– Ваши капризы – закон для прислуги.
– Пусть мне подадут много разных десертов, а уж я сама составлю из них кушанье. Принесите дюжину шарлоток по-русски, слоеное пирожное с земляникой, кварту мороженого – непременно шоколадного, дюжину дамских пальчиков и коробку французского шоколада.
– Хорошо, мисс Шерри.
На страницу шлепнулась капля. Фрэнси посмотрела наверх. Нет, крыша не протекала, это у нее изо рта текли слюни. От голода сводило живот. Она пошла на кухню к плите, заглянула в кастрюлю. В воде плавала обглоданная кость. В хлебнице нашлось немного хлеба. Правда, черствого, но это лучше, чем ничего. Она отрезала ломтик, налила в чашку кофе и окунула в него хлеб, чтобы размочить. Пока ела, перечитывала только что написанное. И сделала поразительное открытие.
«Посмотри-ка, Фрэнси Нолан, – сказала она себе. – Эта история ничем не отличается от тех, которые так не понравились мисс Гарндер. Ты опять описываешь свой голод, и больше ничего. Только делаешь это по-дурацки, каким-то вывернутым наизнанку способом».
Фрэнси так разозлилась на свой роман, что разорвала тетрадку и бросила в печь. Когда пламя коснулось страниц, ее ярость стала еще сильнее, она побежала в спальню, вытащила из-под кровати коробку со своей писаниной. Бережно отложила в сторону четыре рассказа про папу, а остальное швырнула в печку. Все ее красивые сочинения, отмеченные пятерками, вспыхнули. На мгновение пламя ярко осветило слова, а потом страницы почернели и скукожились. «Вот огромный тополь, высокий и стройный, его силуэт резко выделяется на фоне неба». И еще: «Приветливо распахиваются небесные врата над головой. Стоит прекрасный октябрьский денек». Обрывок какого-то предложения: «…цветы шиповника подобны настойке из закатов, а дельфиниумы – экстракту небес».
«Я ведь никогда не видела тополей, про небесные врата прочитала где-то, и цветы эти я видела только в ботаническом атласе. И пятерки я получала за то, что складно врала». Она поворошила бумаги, чтобы горели быстрее. Когда от них остался один пепел, она запела: «Я сожгла все плохое. Я сожгла все плохое». Когда погас последний уголек, она торжественно провозгласила, обращаясь к бойлеру: «Вот и вся моя писательская карьера».
Вдруг ей стало страшно и одиноко. Она тосковала по отцу, очень тосковала. Не может быть, что он умер, просто не может быть. Скоро на лестнице раздастся «Молли Мэлоун», он поднимется наверх. Она откроет ему, и он скажет: «Привет, Примадонна!» А она ответит: «Папа, мне приснился страшный сон. Как будто ты умер». Потом она расскажет ему о разговоре с мисс Гарндер, и он найдет нужные слова, чтобы утешить ее. Фрэнси ждала, прислушиваясь. Может, и правда, ей все это снится. Но нет, сны не бывают такими длинными. Папа никогда не вернется.
Она положила голову на стол и заплакала. «Мама не любит меня так, как она любит Нили, – всхлипывала она. – Я делаю все, чтобы она полюбила меня. Сажусь к ней поближе, иду, куда она идет, делаю, что она велит. Но она никогда не полюбит меня так, как любил папа. С этим я ничего не могу поделать».
Тут она вспомнила мамино бледное лицо в трамвае, когда она откинула голову и закрыла глаза. Вспомнила, какой измученный вид у нее был. Мама любит ее. Конечно, любит. Просто она не умеет это выразить так, как умел папа. И мама очень хорошая. Вот сейчас у нее в любую минуту может родиться ребенок, а она все еще на работе. А что, если мама умрет во время родов? При этой мысли у Фрэнси в жилах кровь застыла. Что станет с ней и с Нили без мамы? Куда им деваться? Эви и Сисси бедны, не смогут их взять к себе. У них и места-то не хватит, чтобы там приютиться. Нет у них с Нили никого в целом свете, кроме мамы.
«Боже милосердный, – молилась Фрэнси. – Не допусти, чтобы мама умерла. Я помню, как сказала Нили, что не верю в тебя. Но я верю! Верю! Я просто так сказала. Пожалуйста, не карай маму. Она не сделала ничего плохого. Не забирай ее только потому, что я сказала, что не верю в тебя. Если ты оставишь ее жить, я принесу тебе в жертву свое писательство. Я больше никогда не напишу ни одного рассказа, если ты оставишь маме жизнь. Дева Мария, попроси своего сына, Иисуса, чтобы он попросил Бога не забирать мою маму».
Но Фрэнси почудилось, что ее молитва пропала зря. Бог запомнил ее слова, что она не верит в него, и накажет ее, забрав маму, как забрал папу. Фрэнси охватил панический ужас, и ей показалось, что мама уже умерла. Она бросилась ее искать. В их доме Кэти не было. Фрэнси выскочила на улицу, добежала до соседнего дома, взлетела по лестнице с криком «мама!». Но там мамы тоже не оказалось. Фрэнси побежала в третий, и последний дом. На первом этаже мамы не было. На втором тоже. Оставался еще один этаж. Если мамы нет и там, значит, она умерла. Фрэнси закричала:
– Мама! Мама!
– Я здесь, – послышался спокойный голос Кэти с третьего этажа. – Зачем так шуметь.
Фрэнси испытала такое облегчение, что чуть не потеряла сознание. Она не хотела показывать маме, что плакала, и стала искать в кармане платок. Не найдя, вытерла глаза нижней юбкой и медленно поднялась по последнему пролету.
– Здравствуй, мама.
– Что-то случилось с Нили?
– Нет, мама. (Ее первая мысль всегда про Нили.)
– Тогда здравствуй, – сказала Кэти и улыбнулась.
Она подумала, что Фрэнси расстроилась из-за каких-то школьных неприятностей. Что ж, если захочет, то сама расскажет…
– Ты любишь меня, мама?
– Было бы странно, если бы я не любила своих детей, правда?
– Скажи, по-твоему, я такая же красивая, как Нили?
Фрэнси с нетерпением ждала маминого ответа, потому что знала – мама никогда не солжет. Ждать пришлось долго.
– У тебя очень красивые руки и длинные густые волосы.
– Но я такая же красивая, как Нили? – настаивала Фрэнси, страстно желая, чтобы мать солгала.
– Фрэнси, я понимаю, что тебя что-то беспокоит, но я очень устала. Потерпи, пожалуйста, пока родится ребенок. Я люблю вас с Нили и считаю, что вы оба очень даже славные. А теперь прошу, не мучай меня.
Фрэнси стало стыдно. Жалость сжала ей сердце при виде матери, которая вот-вот родит, а сама неуклюже распростерлась на четвереньках и моет пол. Фрэнси опустилась на колени рядом с матерью.
– Встань, мама, я домою этот коридор. У меня есть время, – и Фрэнси опустила руку в ведро с водой.
– Нет! – вскрикнула Кэти. Она выхватила руку дочери из воды и обтерла о свой фартук. – Не суй руки в эту воду. В ней сода и щелок. Посмотри, что сделалось с моими руками.
