– Мне всего шестнадцать, – мужественно призналась она. – Я никогда ни с кем не была. Я не знаю, как это.
– Это не имеет значения.
– И потом, я всегда ночевала дома. Мама будет волноваться.
– Ты можешь сказать ей, что проведешь ночь у подруги.
– Она знает, что у меня нет подруг.
– Ну, ты что-нибудь придумаешь… завтра.
– Я не буду ничего придумывать. Я скажу ей правду.
– Правду? – изумился он.
– Я люблю тебя. Я не стала бы стыдиться того, что мы провели вместе ночь. Напротив, я буду счастлива и горда. И я скажу маме правду.
– Я и представить себе не мог, представить не мог, – прошептал он, словно обращаясь к самому себе.
– Ты же ведь не собираешься меня как-нибудь… обмануть, правда?
– Фрэнси, прости меня. Я не должен был об этом просить. Я представить себе не мог.
– Представить себе? – недоуменно переспросила Фрэнси.
Он обнял ее и крепко прижал к себе. Она увидела, что он плачет.
– Фрэнси, я боюсь… очень боюсь. Боюсь, что, если уеду, потеряю тебя… мы никогда больше не увидимся. Скажи, чтоб я не ездил домой, и я останусь. У нас будет день завтра и еще один день. Будем вместе обедать, гулять по улицам, или сидеть в парке, или кататься на крыше автобуса, или просто болтать. Мы будем вместе. Скажи мне, чтобы я не уезжал.
– Мне кажется, ты должен поехать. Мне кажется, ты правильно решил, что нужно повидаться с мамой перед тем, как… не знаю. В общем, мне кажется, это будет правильно.
– Фрэнси, ты выйдешь за меня замуж, когда война закончится – если я вернусь?
– Ты вернешься, и я выйду за тебя.
– Точно, Фрэнси? Скажи, это точно?
– Да.
– Скажи это еще раз.
– Я выйду за тебя замуж, Ли, когда ты вернешься.
– И мы поселимся в Бруклине, Фрэнси.
– Мы поселимся там, где ты захочешь.
– Значит, в Бруклине.
– Если ты так хочешь, то да.
– А ты будешь писать мне каждый день? Каждый день?
– Буду, – пообещала она.
– Напиши мне сегодня же вечером, когда вернешься домой, как сильно ты меня любишь, чтобы письмо уже ждало меня дома, хорошо?
Она пообещала.
– Обещаешь, что ни с кем не будешь целоваться? Не будешь ни с кем встречаться? Будешь ждать меня? Не важно, сколько времени. А если я не вернусь, ты никогда не выйдешь замуж. Обещаешь?
Она обещала.
Он требовал от нее всю ее жизнь так запросто, словно приглашал на танец. И она обещала отдать ему всю свою жизнь так просто, словно говорила «привет» или «до свидания».
Наконец дождь перестал лить, и показались звезды.
53
Тем же вечером она написала ему, как обещала, – длинное письмо, в котором излила все свои чувства и повторила все те обещания, которые уже дала.
Утром на работу она вышла чуть раньше обычного, чтобы занести письмо на почту, что на Тридцать четвертой улице. Служащий в окошечке заверил ее, что письмо будет доставлено адресату в течение этого дня. Была среда.
Ей стоило большого труда убедить себя, что не стоит ждать ответа от него раньше четверга, если только он не написал ей, как она ему, сразу после расставания. Но это вряд ли – ведь ему нужно было, наверное, и собраться, и лечь пораньше, чтобы выспаться перед поездом (ей даже в голову не приходило, что она-то, несмотря ни на что, смогла выкроить время на письмо). Наступил вечер четверга, письма не было.
Всю пятницу она провела на работе – компания назначила шестнадцатичасовую смену из-за нехватки рабочих рук, в городе разразилась эпидемия инфлуэнцы. Домой Фрэнси пришла почти в два часа ночи, и на кухонном письме ее ожидало письмо, прислоненное к сахарнице. Она нетерпеливо разорвала конверт.
«Уважаемая мисс Нолан».
Радость сразу испарилась. Письмо не от Ли, он бы написал «Дорогая Фрэнси». Она перевернула листок и посмотрела на подпись. «Элизабет Райнор (миссис)». Вот как! Его мать. Или жена брата. Может, он заболел и не в состоянии писать. Может, в армии запрещено солдатам перед отправкой на фронт писать письма. И он попросил кого-то написать вместо него. Вот именно. Она начала читать.
«Ли рассказал мне про вас. Хочу поблагодарить вас за доброту, за дружеский прием в Нью-Йорке. Он приехал домой в среду днем, но уже на следующий вечер вернулся обратно в лагерь. Дома провел всего полтора дня. Нашу свадьбу мы отпраздновали тихо, в семейном кругу, пригласив только самых близких друзей».
Фрэнси отложила письмо. «Я проработала шестнадцать часов подряд, – думала она. – Я устала. Я прочитала сегодня тысячи сообщений и перестала понимать самые простые слова. К тому же у меня в Бюро газетных вырезок выработалась дурная привычка – читать по диагонали, выхватывая только ключевые слова. Сейчас я умоюсь, промою глаза, выпью кофе и прочитаю письмо еще раз. Уж тогда я все пойму правильно».
Пока кофейник подогревался, она плескала холодной водой себе в лицо и думала – сейчас она перечтет письмо, и после слов про свадьбу последует что-то вроде: «Ли был шафером. Я вышла замуж за его брата и счастлива».
Кэти проснулась и лежала, прислушиваясь к тому, как Фрэнси ходит по кухне. Она напряженно чего-то ждала и сама не понимала чего.
Фрэнси прочитала письмо еще раз.
«…В семейном кругу, пригласив только самых близких друзей. Ли попросил меня написать вам, чтобы объяснить, почему не ответил на ваше письмо. Еще раз благодарю вас за то, что не дали ему скучать в Нью-Йорке, это очень мило с вашей стороны.
С уважением, Элизабет Райнор (миссис)».
Ниже была приписка:
«Я прочитала письмо, которое вы написали Ли. Он притворялся, будто влюблен в вас, и я сказала ему, что это очень плохо с его стороны. Он попросил передать, что ужасно виноват перед вами. Е.Р.».
Фрэнси дрожала как в лихорадке. Ее зубы выбивали чечетку.
– Мама, – простонала она. – Мама!
Кэти слушала ее рассказ. «Вот оно, наступило то время, – думала она. – Время, когда я больше не могу защитить своих детей от боли. Когда в доме не было еды, я делала вид, что не голодна, чтобы им больше досталось. Холодной ночью я вставала и укрывала их своим одеялом, чтобы не замерзли. Я могла убить любого, кто причинит им вред, – и убила того подонка в подъезде. А в один прекрасный солнечный день они, такие невинные, доверчивые, выходят из дома – и на них обрушивается настоящее горе, и ты не можешь помочь ничем, хоть отдай свою жизнь».
Фрэнси протянула ей письмо. Кэти читала медленно и, читая, представляла себе картину того, что произошло. Молодому человеку двадцать два года, и он, пользуясь словечком Сисси, не промах по женской части. Девушке шестнадцать, она на шесть лет моложе. Несмотря на красную помаду, высокие каблуки и голову, набитую надерганными отовсюду знаниями, она поразительно наивна, и, хоть ей пришлось пережить много трудностей и бед, она сохранила душевную чистоту и наивность. И она почувствовала, что нравится ему.
