Начала она готовиться и к экзаменам.
– Что за книгу ты читаешь, Фрэнси?
– Геометрию, взяла у Нили.
– Что такое геометрия?
– Предмет, который сдают на экзаменах в колледж, мама.
– Хорошо, только не засиживайся долго.
– Как поживают моя мать и сестры? – спросила Кэти у страхового агента.
– Во-первых, я только что застраховал детишек вашей сестры – Сару и Стивена.
– Да она же их застраховала сразу после рождения – платит по никелю в неделю за полис.
– О, это совсем другой полис. Страхование на дожитие.
– Что это значит?
– Чтобы получить деньги, нужно дожить до определенного возраста. Дети получат по тысяче долларов каждый, когда им исполнится восемнадцать лет. Эта страховка позволит им учиться в колледже.
– Бог ты мой! Сначала роды с доктором в больнице, теперь страховка для колледжа. Что еще она придумает?
– Нет писем, мама? – как всегда, спросила Фрэнси, придя домой с работы.
– Нет. Только открытка от Эви.
– Что у них нового?
– Ничего. Они снова переезжают из-за того, что Вилли барабанит, а больше ничего.
– Куда они переезжают?
– Эви нашла домик на одну семью на Кипресс-хилл. Не понимаю, это еще Бруклин?
– Это по восточной ветке в сторону Нью-Йорка, на границе Бруклина с Куинсом. Недалеко от Кресент-стрит, последняя остановка бродвейской электрички. Думаю, она так и будет последней, пока электричку не пустят до Ямайки.
Мария Ромли лежала в своей узкой белоснежной постели. На голой стене над ее головой висело распятие.
Три ее дочери и Фрэнси, старшая внучка, стояли возле кровати.
– Ох, мне восемьдесят пять, и чует мое сердце, что это моя последняя болезнь. Я не боялась жизни, поэтому не боюсь смерти. Я не буду кривить душой и говорить: «Не плачьте обо мне, когда я умру». Я любила своих детей, старалась им быть хорошей матерью, и странно, если мои дети не заплачут обо мне. Но пусть ваши слезы будут светлыми и недолгими. И пусть они принесут вам мир и покой. Знайте, что я буду счастлива. Я увижусь с великими святыми, которых так любила всю жизнь.
Фрэнси показывала девушкам в комнате отдыха фотографии.
– Это Энни Лори, моя сестричка. Ей только полтора года, а уже бегает вовсю. А слышали бы вы, как она болтает!
– Какая славная!
– А это мой брат, Корнелиус. Он будет доктором.
– Какой славный!
– А это моя мама.
– Какая славная! И выглядит очень молодо.
– А это я на крыше.
– Какая славная крыша!
– Это я славная! – шутливо возмутилась Фрэнси. – Все мы славные, – рассмеялись девушки. – А начальница какая славная – старая корова. Хоть бы сдохла уже.
И девушки снова засмеялись. Они все смеялись и смеялись.
– Над чем вы смеетесь? – спросила Фрэнси.
– Ни над чем, – еще громче засмеялись они.
– Пусть лучше Фрэнси сходит. В прошлый раз, когда я попросил немецкой квашеной капусты, хозяин выставил меня из магазина, – пожаловался Нили.
– Теперь надо говорить «капуста по-французски», дурень, – сказала Фрэнси.
– Не обзывайся, – рассеянно пожурила Кэти.
– Вы знаете, что Гамбург-авеню переименовали в Вильсон-авеню? – спросила Фрэнси.
– Не понимаю, что заставляет людей делать подобные глупости, – вздохнула Кэти.
– Ты ведь не расскажешь маме? – с надеждой спросил Нили.
– Нет. Но тебе еще рано ходить с такой девушкой. Говорят, она дикая, – ответила Фрэнси.
– А кому нужна дрессированная девушка?
– Я бы не стала вмешиваться, но ты ничего не смыслишь в этих делах – ну я про секс.
– Да смыслю уж побольше твоего как-нибудь.
Он положил руку на бедро и пропищал тоненьким голоском:
– Ой, мама, от поцелуев у меня родится ребенок? Ой, мама, родится, да?
– Нили! Ты подслушивал!
– Еще бы! Стоял рядом в коридоре и слышал каждое слово.
– Как это низко…
– Между прочим, я много раз замечал, как ты притворяешься, что спишь, а сама слушаешь, о чем говорят мама, Эви и Сисси.
– Это другое дело. Должна же я быть в курсе, что у нас происходит.
– Фрэнси, Фрэнси! Семь часов. Пора вставать!
– Зачем?
– Ты должна быть на работе в восемь тридцать.
– Мама, скажи мне что-нибудь новое.
– Тебе сегодня шестнадцать лет.
– Скажи мне что-нибудь новое. Мне шестнадцать лет уже два года как.
– Значит, будет шестнадцать еще год.
– Похоже, мне всю жизнь будет шестнадцать.
– Я этому не удивлюсь.
– Я не шпионю, – сказала Кэти с негодованием. – Просто мне нужен был никель для газовщика, и я подумала, ты не станешь возражать. Ты же много раз залезала в мою сумочку за мелочью.
– Это другое дело, – ответила Фрэнси.
Кэти держала в руке маленькую фиолетовую пачку, в ней лежали ароматизированные сигареты с золотым обрезом. Одной недоставало.
– Ну вот, теперь ты знаешь самое ужасное, – сказала Фрэнси. – Я выкурила сигарету Мило.
– А они приятно пахнут, – заметила Кэти.
– Переходи к делу, мама. Прочитай мне нотацию, и покончим с этим.
– Когда во Франции погибает столько солдат, мир не рухнет, если ты выкуришь сигарету.
– Ладно, мама, ты уже вдоволь позабавилась – как в прошлом году, когда не возражала против кружевных панталон. Теперь выброси сигареты.
– Ни за что! Я разложу их по ящикам шкафа. Мои ночные рубашки будут приятно пахнуть.
– Думаю, в этом году не стоит покупать рождественские подарки. Лучше купим жареного цыпленка и большой торт в булочной, и фунт хорошего кофе, и…
– Нам же хватает денег на еду, – возразила Фрэнси. – Зачем тратить на нее рождественские деньги.
– Я хочу отдать их сестрам Тинмор на Рождество. Больше никто не берет у них уроков музыки – люди говорят, они устарели. Они голодают, а ведь мисс Лиззи была к нам так добра.
– Ну хорошо, – без особого воодушевления согласилась Фрэнси.
– Вот еще! – Нили с досады пнул стол.
– Не волнуйся, Нили, – рассмеялась Фрэнси. – Ты свой подарок получишь. Я куплю тебе в этом году коричневые гетры.
– Да заткнись ты!
