Он сел подальше от топки. Поверхность печи приятно грела, но не обжигала.
– Помнишь, как мы писали примеры на печи, а папа принес настоящую губку, которой стирают со школьной доски, и у нас было все как в классе, только доска не висит, а лежит?
– Помню. Давно это было. Но послушай, нельзя считать, что 1917 год будет особенным потому, что нам проведут электричество и паровое отопление. Есть дома, где уже много лет электричество и паровое отопление. И что там особенного произошло? Ничего.
– В 1917 году произойдет еще одно важное событие – мы вступим в войну.
– Когда?
– Скоро. Может, через неделю, может, через месяц.
– Откуда ты знаешь?
– Брат, я читаю по двести газет каждый день.
– Надо же! Хоть бы война продлилась подольше, тогда я пойду служить во флот.
– Кто идет служить во флот?
Фрэнси с Нили вздрогнули от неожиданности и оглянулись. На пороге стояла мама.
– Мы просто разговариваем, мама, – пояснила Фрэнси.
– Вы забыли позвать меня, – упрекнула мама. – Мне кажется, я слышала гудок. Новый год наступил.
Фрэнси распахнула окно. Ночь выдалась морозная, но безветренная. Улицы притихли. Дома напротив, на другом конце двора, выглядели задумчивыми, свет в окнах, обращенных на задворки, не горел. Стоя у окна, Ноланы услышали радостный удар церковного колокола. За первым ударом последовали другие. Раздались гудки. Завыла сирена. Темные окна распахнулись. К общей какофонии добавились звуки луженых рожков. Кто-то выстрелил холостым патроном. Люди свистели и кричали.
1917!
Крики постепенно затихли, в атмосфере чувствовалось ожидание. Кто-то запел:
Забыть ли старую любовь
И не грустить о ней?
Забыть ли старую любовь
И дружбу прежних дней?
[22]Ноланы подхватили песню. Один за другим к ней присоединялись соседи. Все пели. Но вдруг в их пение вмешался посторонний звук. Группа немцев тоже запела. Немецкие слова вклинивались между словами «Старого доброго времени».
Ja, das ist ein Gartenhaus,
Gartenhaus,
Gartenhaus.
Ach, du schoenes,
Ach, du schoenes,
Ach, du schoenes Gartenhaus.
Кто-то крикнул: «Заткнитесь, засранцы!» В ответ немецкая песня зазвучала громче и заглушила «Старые добрые времена».
Ирландцы не остались в долгу и стали во всю глотку передразнивать немецкую песню, по темному двору разносилось:
Ах, это есть поганая песня,
Поганая песня,
Поганая песня.
Ах ты, вшивая,
Ах ты, вшивая,
Ах ты, вшивая поганая песня.
Послышался стук закрываемых окон: евреи и итальянцы покидали поле боя, предоставляя ирландцам и немцам продолжить схватку. Немцы пели энергичней, к ним присоединились все новые голоса, и скоро они задушили пародию на свою песню, как до этого задушили «Добрые старые времена». Немцы победили. Они закончили свою песню, состоявшую из бесконечного повторения одних и тех же слов, торжествующими криками.
Фрэнси дрожала.
– Не люблю немцев, – сказала она. – Они такие… такие настырные, когда им что-то втемяшится в голову. И всегда хотят быть первыми.
Снова наступила тишина. Фрэнси обняла мать и брата.
– Давайте вместе, – сказала она.
Они втроем высунулись из окна и крикнули:
– Всем счастливого Нового года!
Молчание, но через мгновение голос из темноты ответил с сильным ирландским акцентом:
– Счастливого Нового года, семейка Нолан!
– Кто это может быть? – удивилась Кэти.
– И тебе того же, ирландский придурок! – проорал Нили.
Мама зажала ему рот рукой и оттащила от окна, которое Фрэнси поспешила закрыть. Всех троих разобрал истерический смех.
– Ну, ты даешь! – задыхалась от смеха Фрэнси, на глазах у нее даже выступили слезы.
– Он знает нас, он еще вернется и покажет нам, – сквозь смех выдавила Кэти, которая придерживалась за стул, чтобы не упасть. – Кто… кто… это был?
– Старина О’Брайен. На прошлой неделе он выругал меня, грязный ирландец…
– Тсс! – сказала мама. – Не ругайся. Ты же знаешь – как встретишь Новый год, так его и проведешь.
– Ты же не хочешь весь год повторять: «Грязный ирландец», как заезженная пластинка, правда? – спросила Фрэнси. – А потом, ты и сам ирландец.
– И ты тоже, – парировал Нили.
– Мы все ирландцы, кроме мамы.
– А я ирландка по мужу, – сказала мама.
– Так неужели мы не выпьем за Новый год? Ирландцы мы или не ирландцы, в конце концов? – воскликнула Фрэнси.
– Конечно, выпьем, – ответила мама. – Сейчас приготовлю.
Макгэррити подарил Ноланам на Рождество бутылку отличного старого бренди. Кэти налила в три высоких бокала чуть-чуть бренди, добавила молоко и взбитое с сахаром яйцо, а сверху посыпала тертым мускатным орехом.
Руки ее не дрогнули, она проделала все решительно, несмотря на то, что очень волновалась. Ее мучило опасение, что дети могли унаследовать от отца пристрастие к алкоголю. Ей хотелось выработать в семье правильное отношение к спиртному. Она понимала, что если наложит на него запрет, то ее детям, таким независимым, запретный плод может показаться очень притягательным. С другой стороны, если она будет относиться к выпивке равнодушно, то дети могут решить, что пьянство – нормальное дело. Поэтому Кэти решила пойти третьим путем: показать детям, что выпивать можно, но только в особых случаях. Новый год – именно такой случай. Она протянула бокалы детям. Очень многое зависит от их реакции сейчас.
– За что мы выпьем? – спросила Фрэнси.
– За надежду, – ответила Кэти. – Я надеюсь, что наша семья всегда будет вместе, как сейчас.
– Погодите! – сказала Фрэнси. – Нужно принести Лори, чтобы она тоже была вместе с нами.
Кэти вынула мирно спавшую Лори из кроватки и принесла в теплую кухню. Лори открыла глаза, приподняла головку, показала два зуба в сонной улыбке, а потом уткнулась Кэти в плечо и снова заснула.
– Вот теперь выпьем! – Фрэнси подняла свой бокал. – За то, чтобы быть вместе. Всегда.
Они чокнулись.
Нили отхлебнул, сморщился и сказал, что лучше выпьет просто молока. Он вылил свой коктейль в раковину и налил в бокал холодного молока. Кэти с тревогой наблюдала, как Фрэнси осушила свой бокал.
