Хочу туда, где кто-то ждет меня,
Туда, где цветут хлопковые поля.
Фрэнси нежно поцеловала его в щеку.
– Ох, папа, я так люблю тебя, – прошептала она.
Он крепко обнял ее. Снова эта пронзающая боль в душе. «Боже мой, боже мой! – мысленно повторил он, почти умирая от душевной муки. – Я же чудовище, а не отец!» Но когда заговорил снова, его голос звучал спокойно:
– Мой фартук сам себя не выгладит, между прочим.
– Он готов, папа, – Фрэнси свернула парусину аккуратным квадратом.
– Малыш, а деньги дома есть?
Она взглянула на треснутую чашку, которая стояла на полке.
– Никель и несколько пенни.
– Не могла бы ты взять семь центов и купить мне манишку с бумажным воротничком?
Фрэнси спустилась в магазин тканей, чтобы снарядить папу для субботней смены. Манишка – передняя часть рубашки из жесткого накрахмаленного муслина. Она застегивалась вокруг шеи на пуговицу и заправлялась под жилет. Манишка заменяла рубашку. Ее надевали один раз, потом выбрасывали. Бумажный воротничок на самом деле не был бумажным. Так его называли, чтобы отличать от целлулоидного воротничка, который носили совсем бедные люди, – тот не требовал стирки, его достаточно просто протереть влажной тряпочкой. Бумажный воротничок был сделан из тонкого батиста, накрахмаленного до жесткости. Он тоже был одноразовый.
Когда Фрэнси возвратилась, папа уже побрился, уложил влажные волосы, начистил ботинки до блеска и надел чистую майку. Она была неглаженая, с большой дыркой на спине, но чистая и пахла хорошо. Он стоял на стуле и доставал с верхней полки шкафа маленькую коробочку. В ней хранились жемчужные запонки, которые Кэти подарила ему на свадьбу. Они обошлись ей в месячную зарплату. Джонни очень гордился ими. Какие бы трудные времена ни случались у Ноланов, запонки никогда не закладывались в ломбард.
Фрэнси помогла ему вставить запонки. Воротничок он скрепил золотой пуговицей, подарком Хильди О’Дэйр, который она преподнесла ему до того, как он обручился с Кэти. С этой вещью он тоже не расставался. Галстуком ему служила полоска тяжелого черного шелка, и он ловко завязал ее узлом. Другие официанты носили готовые галстуки на резинке. Но только не Джонни Нолан. Другие официанты носили грязные белые рубашки или чистые, но мятые, и целлулоидные воротнички. Но только не Джонни. Его одежда была всегда идеальна, пусть и недолговечна.
Наконец Джонни завершил свой туалет. Волнистые светлые волосы блестели, от гладко выбритого лица пахло чистотой и свежестью. Он надел фрак, изящными движениями застегнул. Атласные лацканы протерлись, но кто обратит на это внимание, когда фрак сидит на нем так ладно, а стрелка на брюках безупречна? Фрэнси посмотрела на отполированные черные ботинки и залюбовалась тем, как изящно брюки ложатся сзади на каблуки ботинок, а спереди на подъем. Больше ни на чьем папе брюки не сидели так. Фрэнси гордилась своим отцом. Она осторожно завернула отглаженный фартук в кусок чистой бумаги, который берегла для такого случая.
Фрэнси проводила отца до трамвая. Женщины улыбались ему, пока не замечали девочку, которая держала его за руку. Джонни выглядел как беззаботный красавчик-ирландец, а не как муж женщины, которая моет полы, и отец двух детей, которые всегда голодны.
Они проходили мимо скобяной лавки Габриэля и остановились полюбоваться коньками в витрине. У мамы никогда не хватало времени на это. Папа говорил так, словно когда-нибудь купит Фрэнси коньки. Они завернули за угол. Когда трамвай подъехал к Грэм-авеню, он вспрыгнул на площадку. Вагон тронулся с места, папа стоял на задней площадке, держась за поручень, и наклонился, чтобы помахать Фрэнси. Нет на свете более элегантного мужчины, чем ее отец, решила Фрэнси.
4
Проводив папу, Фрэнси отправилась посмотреть, какой костюм сшила Флосс Гэддис для сегодняшних танцев.
Флосси помогала матери и брату, она работала на перчаточной фабрике, где шили детские перчатки. Перчатки сшивали с изнанки, а ее обязанностью было вывернуть их на лицевую сторону. Часто она брала работу на дом. Значение имел каждый цент, который она получала, потому что ее брат не мог работать. Он болел туберкулезом.
Фрэнси слышала, что Хэнни Гэддис умирает, но не верила этому. По его виду не скажешь. Если честно, выглядел он прекрасно. Бледное лицо, нежный румянец. Глаза большие, темные, всегда ярко блестят, как будто лампа, защищенная от ветра. Он все знал. Ему было девятнадцать лет, он хотел жить и не понимал, почему приговорен к смерти. Миссис Гэддис обрадовалась, когда увидела Фрэнси. Хэнни в компании отвлечется от мыслей о себе.
– Хэнни, к нам Фрэнси пришла, – радостно сообщила она.
– Привет, Фрэнси.
– Привет, Хэнни.
– Хэнни хорошо выглядит, правда же, Фрэнси? Скажи ему.
– Ты хорошо выглядишь, Хэнни.
– Она говорит умирающему человеку, что он хорошо выглядит, – сообщил Хэнни невидимому собеседнику.
– Это правда.
– Нет, не правда. Ты просто так говоришь.
– Зачем ты так, Хэнни. Посмотри на меня – вот я худая, а умирать не собираюсь.
– Ты не умрешь, Фрэнси. Ты родилась, чтобы отведать этот клятой жизни.
– Перестань, хотела бы я иметь такой румянец, как у тебя.
– Не захотела бы, если бы знала, от чего он.
– Хэнни, тебе надо больше сидеть на крыше, – сказала мать.
– Она говорит умирающему человеку, что ему надо больше сидеть на крыше, – опять обратился Хэнни к своему невидимому собеседнику.
– Тебе нужен свежий воздух и еще солнце.
– Оставь меня в покое, мама.
– Я тебе добра желаю.
– Мама, мама! Оставьте меня одного! Оставьте!
Он вдруг уткнулся головой в ладони, и его тело стали скручивать мучительные рыдания вперемешку с кашлем. Флосси с матерью переглянулись и без слов поняли друг друга. Оставив его, заходящегося в кашле и рыданиях, на кухне, они вышли в гостиную, чтобы показать Фрэнси наряд.
Всю неделю Флосси трудилась, и дел у нее было три. Выворачивать перчатки, обрабатывать Фрэнка и сочинять маскарадный костюм. А в субботу вечером она отправлялась на бал-маскарад, и каждый раз в новом костюме. Костюмы она придумывала с тем расчетом, чтобы спрятать обезображенную правую руку. Маленькой девочкой она упала в чан с кипятком, по неосторожности оставленный на полу. Она сильно обварила правую руку, и кожа на ней осталась красной и сморщенной. Флосси всегда носила длинные рукава.
Поскольку маскарадный костюм непременно должен иметь декольте, Флосси изобрела фасон без спины, с вырезом спереди, который открывал ее пышную грудь, и с одним рукавом, который скрывал правую руку. Жюри полагало, что единственный летящий рукав что-то символизирует. Как бы то ни было, ей всегда доставался первый приз.
