Маскироваться таким образом научил его Упырь Лихой. Скоморохи могли преображаться буквально на глазах в любого необходимого им персонажа. Всего-то нужно было иметь в запасе накладные волосы из пакли. Но Истома подошел к делу обстоятельно. Он хотел выглядеть вполне естественно, поэтому снова прибегнул к овечьей шерсти, из которой после тщательной обработки получилась превосходная машкара. Она вполне могла сойти за натуральные волосы, если не смотреть на юного боярина с очень близкого расстояния.
А еще Истома научился довольно ловко «старить» и обезображивать свою юную физиономию, для чего у него под рукой всегда были разные краски и прозрачный рыбий клей, который сильно стягивал кожу на лице в нужном месте. Затем несколькими кисточками из беличьего хвоста он наносил на лицо темный грим и подрисовывал «шрам», который выглядел даже правдоподобнее настоящего…
Сидеть в засаде – дело муторное. А для деятельного и энергичного Истомы – тоскливое вдвойне. Из Новгорода его отряд выехал в числе первых, вместе с обозом какого-то купца. Тем самым у стражи создалось впечатление, что гриди Истомы – это охрана обоза. Если, конечно, не присматриваться. Вои отряда Истомы сильно отличались от наемных охранников купеческого добра – как меделяны от беспородных уличных шавок. Все они были родом из Твери, и, судя по всему, приходились вассалами Упыря Лихого – Ивашки Бороздина.
Солнце уже начало пригревать, когда послышался топот копыт и наметом прилетел разведчик, которого оставили позади, чтобы он предупредил о появлении гонца в сопровождении охранения.
– Едут! – выдохнул он возбужденно.
– Точно гонец? – спросил Истома, стараясь не высказать огромного волнения.
– Я не мог ошибиться. На нем гербовая одежда.
– Понятно. По местам! – скомандовал Истома. – Бить всех. Никто не должен уйти. Никто!
Полянка у дороги мигом опустела. Гриди притаились, держа наготове самострелы. Они были спешены, и их кони стояли в некотором отдалении от дороги – чтобы не выдали себя ржаньем, – приветствием – что случается, когда животные слышат приближение других лошадей. Только Истома остался в седле, таился в густом ельнике. За своего аргамака он не волновался – он был хорошо обучен.
Вскоре послышался топот копыт, приглушенный сырой землей, и к месту засады из-за поворота дороги выметнулся отряд новгородских гридей. Истома до крови прикусил нижнюю губу; ему стало жалко своих земляков. Но иного выхода, как упокоить их навеки, у него не было.
Место засады выбирал один из гридей отряда Истомы, судя по повадкам из мелкопоместных бояр, опытный боец и еще тот хитрован; он и прозвище имел соответствующее – Клюка
[116]. Шлях большей частью был неплох, хотя Упадыш утверждал обратное, и конники мчались быстро. Только в том месте, где притаились вои Истомы, жирно блестела черная грязь обширной лужи, которая занимала всю дорогу. А на обочину не свернешь – там щетинился густой кустарник. Поэтому всадникам поневоле пришлось сбавить ход – а ну как под грязью глубокие колдобины. Лошади могут запросто ноги сломать. Или сверзишься в грязь, что тоже не мед.
Отряд гонца вооружился, как для битвы – в добротной броне, со щитами и в шеломах. Гонец имел такое же воинское снаряжение, за одним отличием – он был в гербовой накидке, которая надевалась через голову поверх брони. Она была как бы флагом гонца, признаком его посольского достоинства, и подчеркивала важность грамотки, которую он вез в своей сумке. На накидке издали хорошо просматривалось вышитое золотой и серебряной нитями изображение древнего герба Господина Великого Новгорода: Спас Вседержитель в центре, над его головой орел, по бокам – пеший воин с копьем и всадник, а внизу – лев. Эти изображения были эмблемами пяти новгородских концов, которые присутствовали на печатях кончанских старост.
Истома выждал момент и звонко щелкнул пальцами. Это был сигнал к бою. Гриди выстрелили одновременно; мощные болты из самострелов могли пробить любую броню и на большем расстоянии, а с десяти шагов у гонца и его охраны шансов выжить не было никаких.
Как Истома и ожидал, кабардинский аргамак гонца (очень редкий конь в Великом Новгороде, стоивший баснословно дорого, даже дороже персидских лошадей) испугался и помчался по шляху, волоча беспомощное тело хозяина, нога которого застряла в стремени. Пришлось и Истоме немного потрудиться, чтобы догнать резвого скакуна. Хорошо, безжизненное тело гонца мешало жеребцу мчаться вихрем; да и дорога была не ахти. Истома опасался лишь одного – что ему попадется навстречу какой-нибудь отряд. Но обошлось.
Когда он вернулся к месту засады, ведя чужого коня в поводу (тело бедолаги по-прежнему волочилось по земле), шлях уже был убрали – мертвых гридей и их лошадей гриди увели в густой лес.
– Што дальше, боярин? – с почтением спросил гридь по прозвищу Единец
[117] – здоровенный кряжистый детина, короткие жесткие волосы которого, стоявшие торчком, и впрямь напоминали кабанью щетину.
– Всех в болото! – решительно приказал Истома, уже прибравший к рукам сумку гонца; к его удовлетворению и облегчению грамотка была на месте.
– А как с лошадьми? – спросил быстрый, как огонь, Жагра
[118]. – Добрые кони…
– Увы, оставить их себе мы не можем. И на волю лошадей нельзя отпускать.
– Понял, – сумрачно сказал Жагра. – Эх! Жалко животину…
– Себя лучше пожалей! – отчеканил Истома. – И нас всех. Лошади эти – с тавром, меченые.
– Это да… – Жагра тяжело вздохнул.
Спустя недолгое время все было кончено. Предусмотрительный Клюка даже пятна крови на шляху убрал – размыл водой и заляпал грязью. Возвращались в Новгород другой дорогой – проселочной. Истома не хотел, чтобы хоть кто-то их заметил.
Глава 7
ПОСОЛ МОСКВЫ
Упырь Лихой, казалось, был пропитан пылью насквозь. Чтобы спрятаться от чересчур любопытных глаз, они расположились в кустарнике на берегу Волхова, за пределами городской черты, изображая рыболовов. Но самое удивительное – несмотря на серьезность и важность беседы, рыба, которую они особо и не жаждали поймать, клевала как сумасшедшая. «Рыбаки» не успевали снимать с крючка живое серебро и менять наживку.
– …Тебе особая благодарность от государя за то, что перехватил гонца. Эх, сорвалась! – с азартом воскликнул Бороздин, пытаясь подсечь здоровенную рыбину. – Интересно, к добру рыба так бойко клюет, али к худу?
– Проголодалась за зиму, – ответил Истома, занятый совсем другими мыслями.
– Экий ты… – Бороздин не нашел слов, чтобы описать прагматизм юного боярина; помедлив немного, он продолжил рассказывать важные новости: – В общем, едва в Москве получили отобранную тобой у гонца грамотку, как сразу же Иван Васильевич послал в Псков своего посла, боярина Селивана, штоб тот поднимал псковичей на Новгород. Но в Пскове хватает сторонников Марфы Борецкой, вот они и отправили своего гонца к новгородскому степенному посаднику, дабы предупредить его о намерениях Великого князя начать войну за свою вотчину.
