Сопровождавший их боярин был во всеоружии – словно в поход собрался; только щита и не хватало. Видимо, его взяли в качестве телохранителя – мало ли что может случиться вечерней порой; чернь разгулялась, теперь ее так просто не угомонишь. Но улицы уже изрядно опустели, поэтому он шел расслабленно и чему-то улыбался; наверное, предвкушал завтрашнюю складчину с друзьями-приятелями по случаю праздничного пира.
Истома выхватил нож и приготовился к прыжку. Он рассчитывал сначала убить одним ударом беспечного телохранителя боярыни, а затем уж разобраться и с Марфой-Посадницей. Юный боярин очень хорошо владел ножом – опять-таки, благодаря дяде Нефеду, которому пришлось немало повоевать. Истома уверенно пользовался приемами ножевого боя, но главное – он умел очень метко бросать нож. Даже дядя Нефед, повидавший многое, восхищался с какой неожиданной стремительностью и точностью, с которой его племянник поражал цель. Нож попадал именно туда, куда Истома и хотел. С некоторых пор он завел себе два ножа, один из которых был засапожным – на всякий непредвиденный случай.
«Дар твой точно не от Всевышнего, – говорил, довольно посмеиваясь, дядя Нефед. – Заповедь “не убий” об этом ясно говорит. Но и нечистый здесь ни при чем. Думаю, ты пошел в нашего прадеда, Радяту Яковлевича. Вот он мог с одним ножом выйти супротив медведя или целой шайки разбойников. Большой был мастер…»
Юный мститель притаился в подворотне на пути следования боярыни. Для того чтобы обогнать ее, ему пришлось бежать переулками с такой скоростью, что за ним даже бродячие псы не поспевали: они звонко облаяли его и попытались догнать, но Истома не обращал на них ни малейшего внимания, и свора отстала – псы хорошо чувствуют, испугался человек или ему нет до них никакого дела и он просто куда-то спешит. В какой-то момент юному боярину показалось, что за ним кто-то бежит, но когда он обернулся, то увидел лишь двух изрядно подгулявших мужичков, которые вывалились из какого-то дома и лобызались с таким рвением, будто прощались навсегда.
Боярин-телохранитель шел несколько позади и сбоку, Истома, хищно оскалив зубы, уже пригнулся для броска, как вдруг на него кто-то навалился, сильные руки оплели его торс, да так, что юный мститель не мог даже шелохнуться, и знакомый голос Упыря Лихого жарко зашептал над ухом:
– Не смей! Время еще не пришло!
Истома по инерции немного посопротивлялся, но хватка у Упыря была железной, и он в отчаянии лишь замычал сквозь зубы. Посадница уже поравнялась с ними, а боярин-телохранитель, мигом сбросив мечтательность, схватился за саблю.
– Вот я тебе, Ивашко, и говорю – верить надыть тока Марфе, – заплетающимся языком заблеял Упырь. – Она… о-о! Это… ик!.. мамка наша. Верно я глаголю? Молчишь? Согласен, конешно, ты согласен! Слушай, а не вернуться ли нам обратно в корчму? Поздно уже? Дык нам завсегда там откроют дверь…
Марфа Борецкая хорошо слышала «пьяную» речь скомороха. Довольно улыбнувшись, она прошла мимо. Ее план хоть и не сработал, как должно, – чего стоил один лишь провал с избранием нового владыки; Пимен горой стоит за присоединение к Литве, а Феофил – темная лошадка, поди, знай, что у него на уме, – но все равно дела шли на лад. Коромольников
[108] она подняла, теперь вся новгородская чернь за нее. И Михаил Олелькович уже дал согласие княжить в Новгороде – по указке Казимира, под которым были киевские земли. А пока нужно готовить посольство в Литву, да людей подбирать верных…
Боярин-телохранитель какое-то время наблюдал за подозрительной парочкой, но затем, убедившись, что это два хорошо упившихся смерда, которые никак не добредут до своих изб, успокоился и поторопился вслед женщинам.
– Уф! – с облегчением выдохнул Упырь Лихой и отпустил Истому. – Ну ты утомил меня, парень… Я тут пока бежал за тобой, успел даже пообщаться с одним пьяницей – это когда ты оглянулся, заподозрив преследование. А что мне оставалось делать? Пришлось заключить эту пьяную харю в объятья… – Он коротко хохотнул. – Э-э, с ножом-то ты поосторожней! – воскликнул Упырь.
Заметив резкое движение Истомы и истолковав его по-своему, он шустро отскочил на безопасное расстояние.
– В моем теле и так лишних дырок чересчур много, – сказал Упырь и облегченно вздохнул, поняв, что ошибся; просто Истома неуловимо быстрым движением засунул клинок в ножны.
– Зачем?! – простонал Истома, вне себя от огромного разочарования.
Личное вселенское зло в понимании юного боярина в образе Марфы Борецкой, его цель, было так близко…
– Поспешишь – людей насмешишь, – назидательно ответил Упырь. – Как ты уже, надеюсь, сообразил, нам нужно обстоятельно поговорить. Тогда ты многое поймешь. Ну как, согласен?
Истома немного подумал и мрачно кивнул. Ему в этот момент было все равно. Он словно закаменел – весь его яростный порыв угас, словно костер, оставив после себя одно пепелище. Мысли покинули голову; там почему-то вяло вертелись только слова Упыря Лихого: «Время еще не пришло. Не пришло… время…» Какое время и когда оно должно прийти, Истома понятия не имел. Но он уже сообразил, что Упырь Лихой не тот человек, за которого себя выдает.
Глава 4
ЛАЗУТЧИК
Истома вошел в свою комнату и упал на постель. Сил не хватило даже для того, чтобы снять тулуп и мягкие меховые пимы, в которых ноги практически никогда не мерзли. Впрочем, в плохо отапливаемой комнате из-за больших морозов стоял собачий холод, так что можно было не раздеваться.
Московский гость, которого звали Алексей Дмитриевич, был очень недоволен, когда его подняли с постели среди ночи. Он оказался таким же «купцом», как Упырь Лихой скоморохом, и был приставлен к тайным делам при дворе государя московского, поэтому с ним можно было говорить обо всем. Практически он считался начальником Истомы, и не только его. Юный боярин догадывался, что в городе имеются и другие соглядатаи; слишком большое значение имел Господин Великий Новгород для Ивана Васильевича в его замыслах по объединению Руси.
Узнав, о чем говорили новгородские купцы Ждан Светешников и Прокша Никитников, а также, что Истома принес копию договора Новгорода с великим князем Литовским и королем Польским Казимиром, Алексей Дмитриевич мигом перестал ворчать. С чувством облобызав юного боярина, он начал готовиться к немедленному отъезду в Москву для личного доклада Великому князю. Копия столь важного договора являлась несомненной удачей, за которую на него должен был пролиться поистине золотой дождь от щедрот государя. Какой боярин может упустить столь выдающуюся возможность показать себя в выгодном свете и приумножить свое личное состояние, оказав Великому князю столь большую услугу?
