А что люди творили с собой, только чтобы не попасть на фронт!
Ярослав Гашек так описывал разговор солдат, находящихся в госпитале: «Он вам за десять крон сделает такую горячку, что из окна выскочите». «В Вршовицах есть одна повивальная бабка, которая за двадцать крон так ловко вывихнет вам ногу, что останетесь калекой на всю жизнь», «Мне моя болезнь стоит уже больше двухсот крон… Назовите мне хоть один яд. которого я бы не испробовал, – не найдете. Я живой склад всяких ядов. Я пил сулему, вдыхал ртутные пары, грыз мышьяк, курил опиум, пил настойку опия, посыпал хлеб морфием, глотал стрихнин, пил раствор фосфора в сероуглероде и пикриновую кислоту. Я испортил себе печень, легкие, почки, желчный пузырь, мозг, сердце и кишки. Никто не может понять, чем я болен».
«Лучше всего впрыснуть себе под кожу в руку керосин. Моему двоюродному брату повезло: ему отрезали руку по локоть, и теперь ему никакая военная служба не страшна».
А вот свидетельство периода Русско-японской войны 1904–1905 годов: «Некоторые усиленно курили натощак, глотали дым до рвоты, а потом пили воду, крепко настоянную на табаке. Это продолжалось изо дня вдень, целые недели. Когда такой человек являлся в лазарет, тоу него, как у паралитика, тряслись руки и ноги, а лицо выглядело мертвенно-зеленым, с блуждающими мутными глазами. Он и в госпитале, чтобы подольше задержаться там, не переставал таким образом отравлять себя. Иногда это кончалось смертью. Один новобранец гвоздем проткнул себе барабанную перепонку и, не выдержав боли, заорал истошным голосом, кружась и приплясывая, как полоумный. Злонамерение его было открыто. Пошел под суд».
Многие старались заразиться венерическими болезнями, тратили на походы по борделям все свои сбережения и порой подхватывали сифилис, тогда еще не поддающийся окончательному излечению. Гниение заживо представлялось лучшим исходом, чем кошмары войны.
Привыкание к страху. Переживание страха у солдат никуда не исчезает, однако со временем «притупляется» от чрезмерной усталости, истощения сил, моральной подавленности, когда человек становится безразличным к опасности. Такое состояние вызвано длительным пребыванием военнослужащих в экстремальных боевых условиях без отдыха, замены, отпусков. Бывает, что опасность вызывает не страх, а чувство боевого возбуждения, которое связано со своеобразным состоянием чрезвычайной активности. В некоторых случаях осознание опасности вызывает особое состояние, сходное с любопытством или азартом борьбы. И наконец, участие в боях способно до неузнаваемости изменить характер человека, робкого и скромного в мирной жизни, превращая бесстрашие в одно из свойств его личности. При этом необходимо отметить, что бесстрашие заключается все же не в полном отсутствии страха, а в его волевом преодолении.
Способствует притуплению страха то, что солдат на фронте между боями занят множеством дел, о которых ему в силу своих обязанностей постоянно нужно думать и из-за которых он часто не успевает думать о своей безопасности. Конечно, страх обостряется в бою, но он никуда не уходит и в перерывах между сражениями. И человек невольно ищет спасение от него в мелочах солдатских будней, повседневной армейской работы.
Константин Симонов охарактеризовал это следующим образом: «Война не есть одна сплошная опасность, одно ожидание смерти, одни мысли о ней. Если бы это было так, то ни один человек не выдержал бы тяжести войны не только в течение полугода, но даже в течение месяца. Война есть совокупность смертельной опасности, постоянной возможности быть убитым и рядом с этим всех случайностей и особенностей, деталей повседневного быта, который всегда, а не только на войне, присутствует в нашей жизни. Я хочу этим сказать, что человек, даже постоянно находясь в опасности, все-таки не думает о ней все время хотя бы по той простой причине, что он носит белье и, когда может, стирает его, что он греется, ест, пьет, отправляет свои естественные надобности, в общем, делает все то, что так или иначе принято делать в нормальной жизни. Он не только делает все это, но и думает обо всем этом. Думает повседневно и ежечасно. И если человека могли убить вчера, и если он чудом спасается от смерти завтра, то это не значит, что он сегодня нестанетдуматьотом, выстирано его белье или нет; он непременно будет об этом думать. Больше того. Он будет ругаться, если белье не удалось постирать, совершенно забыв в эту минуту, что завтра его могут убить, независимо от того, в каком он будет белье – в чистом или в грязном. Эти бытовые обстоятельства отнимают у человека и время, и нравственные силы. И это не только не плохо, а, наоборот, прекрасно, ибо без этого человек всецело был бы занят мыслями об опасности».
Борьба со страхом. В древности к войскам, проявившим трусость, применялась «децимация» – казнь каждого десятого. «Между двумя огнями» оказывались солдаты XVII–XVIII веков, которые «должны бояться офицерской палки больше, чем врага». За отсутствие стойкости в бою четвертовали, пропускали сквозь строй, заковывали в колодки. Так, в 1702 году после взятия Нотебурга был «повешен Преображенского полку прапорщик да солдат двадцать два человека за то, что с приступу побежали». Во время Прутского похода на каждом ночлежном пункте русской армии устанавливались виселицы – как предупреждение о немедленной казни без суда за всякую попытку к бегству. В годы Семилетней войны прибегали к так называемой политической казни бежавших – им отрубали уши или кисти рук. В октябре 1806 года под Йеной прусским офицерам приходилось вытаскивать из домов разбежавшихся солдат и пороть их, чтобы заставить вернуться в строй накануне решающего сражения. Офицеров разжаловали, бросали в крепость, ссылали.
Известно, что и в Первой, и во Второй мировых войнах в отдельных случаях пулеметчиков, которые должны были прикрывать отступающих до последнего патрона, приковывали к пулеметам, потому что знали, что их нервы могут не выдержать. Так же поступали японские камикадзе из ударных отрядов «тей-синтай», добровольно приковывавшие себя к пулеметам в дотах и дзотах. Тем самым они обрекали себя не только на смерть, но и на возможное сумасшествие.
Поскольку наиболее опасна на войне паника, дезорганизующая деятельность целых войсковых подразделений, то и раньше, и в наше время применяется наиболее действенное средство борьбы с ней – расстрел паникеров. «Честным солдатам» приказывалось стрелять в спину убегающим с поля боя или пытающимся сдаться в плен: «Пусть твердо помнят, что испугаешься вражеской пули, получишь свою!» Во время Второй мировой войны и в наших, и в немецких армиях использовались заградотряды (пулеметчики), которые стреляли в своих отступающих солдат.
Конечно, уделяется внимание и профилактике, чтобы предотвратить возникновение паники. Так, во время Русско-японской войны командующий Второй Маньчжурской армией генерал Гриппенберг 22 декабря 1904 года издал приказ, в котором среди других указаний о действиях пехоты в бою подчеркивал: «Необходимо также принять меры против паник ночью, в особенности после боя, когда люди настроены нервно и когда достаточно иногда крика во сне кого-нибудь „неприятель“ или „японец“, чтобы все люди вскакивали, бросались к ружьям и начинали стрелять, не разбирая куда и в кого. С этими явлениями нужно ознакомить войска, внушая им в подобных случаях оставаться и не поддаваться крику нервных людей, разъясняя им печальные последствия преждевременных криков „ура“ и паники»[145].
