Как и было договорено, в четверг, в час дня, мы собрались в кабинете Кожняка, расселись, и я стал докладывать текущую обстановку. Начал, естественно, с общего обзора, рассказал о том, кто такой Гавриил Мясников и о его “Философии”. Понятно, что и Твердогубов о Мясникове слышал, но знал он о нем немного, а тут всё говорило за то, что мясниковская история рано или поздно выйдет на первый план.
“В любом случае, – заметил Кожняк, – ясно, что для трехтомника Жестовского сегодняшняя дата – важный день: пусть сам роман пока не разыскан, в наших руках уже есть подготовительные материалы для «Царства Агамемнона» – находка ценнейшая. Перед нами настоящая лаборатория, есть реактивы и есть реагенты; потом их смешают, дадут возможность вступить друг с другом в реакцию, результатом ее и станет роман. Найдем мы в конце концов рукопись «Царства Агамемнона» или не найдем, в любом случае, выписки будут печататься вместе с ней. Для романа это самый главный, самый необходимый и точный комментарий”.
И дальше – уже мне – Кожняк: “Вообще, где эту «Философию убийства» можно достать?”
Я: “Я ее прочитал на Лубянке. Тот экземпляр, из которого Жестовский делал выписки, подшит к делу. А так, года за два до того, как вернулся в Москву, Мясников разослал свою «Философию» в десяток издательств, французских и американских. Хотел напечатать. В их архивах рукопись тоже должна сохраниться”.
Кожняк: “Проблему с «Философией» мы решим. Не скопируем на Лубянке – поищем за границей. Но сейчас я о другом. Насколько, Глеб Петрович, мы вас знаем, просто так вы книгу в руки не берете. Наверняка и по ходу чтения Мясникова сделаны комментарии”.
Я: “Ну да, какие-то соображения есть”.
Кожняк с обычным напором: “И они записаны?”
Я: “Да, записаны”.
Кожняк: “Тогда попрошу вас прежде этих самых выписок Жестовского зачитать свои соображения по поводу мясниковской «Философии». Всё с начала и до конца. Иначе нам трудно будет понять, с чем имеем дело. – И продолжил: – Я имею в виду и самого Мясникова, и его «Философию»”.
Я взмолился: “Да там страниц двадцать, не меньше, на всё про всё уйдет куча времени!”
Кожняк: “Ничего, чем-чем, а временем мы с Иван Алексеевичем располагаем”.
Затем слово было передано мне. Прежде чем повторю, что тогда сказал, замечу, что еще с юности я временами записывал важные разговоры. Так в любой серьезной беседе много нервов и суеты, а стоит чуть отойти в сторону, то есть дома всё спокойно записать, сразу делается понятным, что тебе хотели сказать, и что ты ответил. Позже, когда в Лихоборах мы чаевничали с Электрой, это окончательно вошло в привычку. Конечно, передать характер речи каждого из нас я не пытался, да и не умею, но если равнять со стенограммой, уверен, запись достаточно точная.
Я: “Ну так вот. Сначала – с чем мы имеем дело. Откуда и вообще для чего делались выписки? Что они стали основой романа Жестовского «Царство Агамемнона», это несомненно. Но делались ли они именно для романа – по-прежнему вопрос. Потому что, по показаниям самого Жестовского, их первоначальное назначение было другим, о романе тогда еще и речи не шло.
По сему поводу у меня есть ряд соображений, но о них, если позволите, позже. Пока же то, что сомнения не вызывает. Первое и главное. Выписки в своем первоначальном варианте не просто краеугольный камень, а полноразмерный фундамент романа «Царство Агамемнона», который был окончен менее чем за восемнадцать месяцев, к середине сорок седьмого года. Тогда же начались и его читки. Людей, которые прочли роман целиком, то есть кому один из экземпляров романа был дан домой, если судить по следственным делам, немного – человек шесть или семь, не больше.
Другая история – те, кому роман читался отдельными главами. Зимой сорок седьмого года читки и у самих Жестовских, и в квартирах его друзей устраивались каждую неделю, иногда и чаще. Звали по спискам, которые составляла якутка. К их составлению она относилась со всем тщанием, старалась, чтобы о романе узнали и люди влиятельные в издательском деле, и критики, мнение которых было для ее мужа очень важно, и в театральной среде.
Дело происходило обычно так. Жестовский читал одну из глав, потом чай с песочным печеньем. Якутка мастерски обращалась с песочным тестом, печенье получалось почти воздушным, прямо таяло. За чаем и обсуждался прочитанный кусок. Этих слышавших отдельные главы, опять же, если судить по следственным делам, было уже куда больше, восемьдесят с лишним душ. Столько и было арестовано по делу «Агамемнона». Смертная казнь тогда была отменена, и арестованные получили разные лагерные и тюремные сроки, примерно треть – максимальные, двадцать пять лет. Некоторые погибли на зоне, но остальные в пятьдесят шестом году по амнистии вышли на волю.
Тех, кто погиб, мы о романе Жестовского спросить не можем – это понятно. Но половина остальных так или иначе о нем высказывалась. Другие, наверное, сочли, что плата, которую стребовали за «Агамемнона», оказалась чересчур велика. Однако в памяти роман остался, и не только из-за чудовищных посадок.
Я разговаривал с разными людьми. Обычно мне говорили, что Жестовский намеревался продолжить роман Достоевского «Братья Карамазовы», дописать его пятую часть. Кто должен был стать ее главным героем? В любом случае не Алеша, как предполагал сам Достоевский. Удалось Жестовскому то, что он хотел, или нет, мнения гуляли. Но многие склонялись, что да, удалось: Жестовский сумел написать наше время, каким оно было. То же и с главным героем, Гавриилом Мясниковым.
Доживи Достоевский до наших дней, он бы принял это продолжение «Карамазовых», согласился с тем, что оно законно, даже естественно. Такова примерная статистика. Своего мнения у нас пока нет, и вряд ли оно появится. «Царство Агамемнона» мы ищем уже девять месяцев, и надежд всё меньше”.
Кожняк: “Отставить пораженческие настроения!”
Я: “Так точно, отставить! Ищем – и обязательно найдем.
Тем более, – согласился я с Кожняком, – искать еще есть где. На первом же допросе Жестовский показал, что была сделана одна закладка, так что всего он получил четыре экземпляра, последний оказался почти слепой, хотя якутка и печатала на папиросной бумаге. Собственно, был и пятый – сама рукопись, с которой она и перепечатывала.
Во время обысков эти пять экземпляров, каждый именно там, где указал подследственный, были найдены и приобщены к делу как вещественные доказательства. А дальше, спустя несколько лет, среди других вещдоков, не представляющих для страны ценности, уничтожены.
Конечно, – продолжал я, – нельзя исключать, что в тех томах следственного дела по «Царству Агамемнона» – их две с половиной сотни, а я получил пока из архива лишь тридцать – найдутся отдельные главы или даже полный черновой вариант романа, на что мы все и надеемся, а вот насчет другого – что какой-то экземпляр Жестовский скрыл от следствия, – тут я бы не питал иллюзий.
Во-первых, он просто был другой человек, а во-вторых, пусть даже якутка сделала не одну, а две закладки, и контрольный экземпляр зарыли в лесу до лучших времен, – прошло уже семьдесят лет, и пока ничего не всплыло. Значит, если он где и лежит, то так там и останется, выкопать его некому. Короче, он уже не объявится. Отсюда значение мясниковских выписок. Ничего другого нет. Лишь они дают возможность понять, из чего родился роман. Тем не менее вопрос, публиковать их или не публиковать, стои́т.
