Зуев: “Жестовский, поясните следствию. Если я вас правильно понял, материалы, по которым вы обучали комиссара госбезопасности третьего ранга Сергея Телегина, в сорок седьмом году были нами изъяты по адресу: Протопоповский переулок, дом 10, квартира 14”.
Отец: “Нет”.
Зуев: “Тогда где?”
Отец: “У нас на Протопоповском было мало места; когда я закончил «Царство Агамемнона», подготовительные материалы для романа, среди них и «Философию убийства» – выписки из нее я использовал очень обильно, ведь Мясников был главным персонажем «Агамемнона» – другие книги якутка сложила в сундук и переправила в мастерскую моего друга, графика Алексея Карамелова. У него от Союза художников была треть чердака по Большому Афанасьевскому, а у нас – старинный кованый сундук; он сказал, что возьмет его с барахлом, вместо лавки поставит в прихожей. У Карамелова выписки и были изъяты. Большой Афанасьевский, дом 11, квартира 34”.
Зуев: “А Карамелов может подтвердить ваши показания?”
Отец: “Нет, не может. Мне известно, что в пятьдесят первом году он скончался в лагере”.
Зуев: “Понятно. Всё же сундук не иголка, чем черт не шутит, может, и найдется”.
Допрос от 5 марта 1954 г.
Зуев: “Сундук будто в воду канул, сундука нет, нет и выписок”.
Жестовский: “Я уже говорил, что могу всё восстановить”.
Зуев: “Так и сделаем, а дальше следствие ждет, что вы, Жестовский, покажете, как с помощью этих открыток Ведомства императрицы Марии собирались добиться перерождения комиссара госбезопасности третьего ранга Сергея Телегина. Показывать будете следующим образом. Сначала вкратце для машинистки повторите, откуда сделаны выписки и для чего вы их намеревались использовать. То есть название рукописи, кто ее автор. Бегло его биография.
Дальше – как рукопись Мясникова попала к вам в руки и как помогла при расследовании его дела. Ход следствия и результат. Потом несколько слов о романе «Царство Агамемнона», в частности, что вас заставило сделать Мясникова главным героем. Наконец, что нас сейчас интересует в первую очередь – Мясников и измена родине Сергея Телегина. Давать показания будете по трафарету: сначала называете машинистке тему. Потом медленно, членораздельно, чтобы и разобрала и успела, диктуете одну выписку за другой. Если можете, со знаками препинания.
Потом по шаблону новая глава. Естественно, добавляете всё, что говорили Телегину по ходу дела. То есть по какой причине отобрали именно данную цитату. Почему, не зная ее, в органах безопасности будущей России Телегину не занять достойного места. И так до конца. Понятно?”
Отец: “Да, понятно”.
Зуев: “Тогда за работу. На всё про всё у нас есть неделя”.
Кожняк: “Ну и что – восстановил? Пока нет «Агамемнона», для нас это важно”.
Я: “Нет, не восстановил, то есть восстановил всего пять тем и двадцать открыток”.
Кожняк: “И что за темы?”
Я: “Первая – что Мясников думал о Достоевском, вторая – о Толстом, третью Жестовский озаглавил «Страсти по Мясникову», четвертая – «Нравственные терзания», есть и пятая – «Историческая обреченность Романовых»”.
Кожняк: “Жалко, что не все, но и за то, что есть, спасибо”.
Отец говорил Электре, что, по новой делая выписки из Мясникова, он тихо-мирно лежал на шконке и, будто после именин, перебирал подарки, которые получал за последний месяц, как началась и не думает кончаться светлая полоса. Следователь и вежливый, и интеллигентный, не то что ни разу не ударил, го́лоса не поднял, вообще, думал отец, такое ощущение, что они нашли общий язык, понимают друг друга, хотят друг другу помочь.
Это, что они друг друга понимают, было для отца большой радостью – и он был горд, что не стал таиться, при первой возможности выложил всё, что за тридцать с лишним лет успел надумать о литургике. Конечно, до служебника было еще далеко; полный литургион – дело не для одного десятка людей и многих лет работы; но что мысли, на которых он будет покоиться, из которых расти, удалось свести вместе, достойно изложить, – стало огромной удачей.
И отец знал, что, как бы теперь ни сложилась жизнь, ничего не пропадет. Пусть даже он больше ничего не сделает – придет время, и кто-нибудь, роясь в лубянском архиве в телегинском деле от пятьдесят третьего – пятьдесят четвертого года, найдет стенограммы допросов его, Жестовского, а в них то, что поможет нам спастись.
Отец, однако, жаловался Электре, что через неделю Зуева словно подменили. Говорил, что едва его ввели в следовательский кабинет, он понял, что прежнее единение душ растаяло, будто дым. Жесткий, холодный человек, исполнитель, которому даны точные указания, как он должен вести и к какому результату привести это телегинское дело. Впрочем, по внешности, говорил отец, Зуев по-прежнему держался вежливо, и пока в графу убытков отец записал только куда-то исчезнувшую доверительность. “Но ее, – повторил он Электре, – нам всем и всегда не хватает”.
Допрос от 20 марта Зуев начал с того, что показания, которые Жестовский дал за месяц, были прочитаны его, зуевским, начальством самым внимательным образом, произвели сильное впечатление. Так что их с Жестовским работа одобрена, и общее мнение, что путь, которым до сих пор шло следствие, верен. Дело несомненно имеет перспективу, уже в недалеком будущем начнутся аресты.
Отдельный разговор, сказал Зуев, был о нем, о Жестовском. Начальство согласилось, что, если подследственный будет и дальше добросовестно сотрудничать, органы МГБ представят в суд ходатайство о переквалификации содеянного Жестовским, соответственно, о переводе его из категории обвиняемых в категорию свидетелей обвинения.
“И мы уверены, – повторил Зуев, – оно будет удовлетворено”.
Отец поблагодарил, и Зуев, даже не упоминая Мясникова, продолжал: “Ну раз договорились, продолжим. Для начала следующий вопрос. Вот вы, Жестовский, старый опытный зэк, четыре ходки, три от звонка до звонка то есть, что к чему хорошо понимаете, в связи с этим и что я хочу услышать. Как думаете, почему вы были арестованы именно на Пермском железнодорожном вокзале?”
Отец в тон ему: “Отвечаю как старый зэк. Почему – и ежу понятно. Думаю, вы за мной с Петьком следили, а тут такой пер – с гастролей. Денег полный сидор. Затарились хрустами по самое не балуй. Вы и решили: пока мы бабки не скинули, надо арканить. Брать, как говорится, тепленькими”.
Зуев: “Нет, Жестовский, нет. Причина другая. Давайте дальше”.
Отец: “Тогда Алимпий. С тех пор, как я у него две недели прожил, вы хотели через меня на него и Сбарича выйти”.
Зуев: “Нет, Жестовский, снова мимо. Даже удивляюсь, что после стольких разговоров не слышу правильного ответа”.
Отец: “То есть Телегин?”
Зуев: “В яблочко. Ну да, кто еще? Я, Жестовский, буду предельно откровенен. Сведения, которые сообщу, идут под грифом «совершенно секретно». Начальство дало на это санкцию по единственной причине: необходима ваша помощь. Дело срочное, на хождение вокруг да около времени нет. Когда-то вы, Жестовский, думали о перерождении нашего государства, при поддержке Телегина надеялись свергнуть власть сатаны. Вернуть на землю Спасителя.
