– А что же он, ваш муж?
– Он, конечно, очень удивился. Сначала (впервые в жизни!) пытался попросить прощения. Но меня это уже не интересовало. Потом стал говорить, что я его этим до срока убиваю. Это была, конечно, правда. Я ему сообщила, что он так и так скоро умрет, а поскольку любовь к нему и его отношение ко мне были когда-то для меня моей жизнью, то он ту меня уже убил пятнадцать лет назад, а нынешняя я несколько напоминает зомби и не сказать, чтоб мне самой нравится. Потом он просил его убить, уже физически. Я отказалась, конечно, хотя вполне бы могла. Зачем мне это? Физически я продлила его жизнь столько, сколько смогли медицина и хороший уход.
И вы знаете – я сама удивилась! – никакого раскаяния так и не наступило. Я и посейчас вполне себе довольна, что все ему высказала. Меня бы однозначно разочаровало, если бы он погиб внезапно, допустим, в автомобильной катастрофе. И так бы и не узнал. Честно.
– Еще не вечер, – заметила я.
– Да, безусловно, – живо откликнулась Вера. – Вполне может быть, что когда-нибудь меня накроет, и я закончу свои дни в монастыре, покаянно колотясь лбом о какую-нибудь каменную ступеньку. Но пока нет никаких признаков приближения этого момента.
– А ко мне-то вы зачем пришли?
– Ну, чисто «за поговорить» и разложить что-то по полочкам, как я уже упоминала. Это во-вторых. А во-первых, касательно детей.
– Сколько им сейчас лет?
– Розе 22, Тамарочке 13. Роза уже живет отдельно, с молодым человеком. Она еще застала (и помнит) меня страдающей по отцу, когда он еще мог меня «достать», и прекрасно понимает, что наши отношения были не очень-то хорошими. Когда он умер, она сказала: «Ну что ж, папа наконец отмучился. Да и ты освободилась. Ты, мамочка, у нас еще молодая и красивая, может быть, найдешь себе кого-нибудь, кто будет тебя ценить.» Я вежливо ответила: «Спасибо, дочка, на добром слове, но мне пока достаточно». А вот Тамарочка очень переживала.
– Она любила отца?
– Да. Роза его боялась – он ведь и с детьми был, в общем-то, такой же, как и везде. Заботился, по-настоящему, помогал, учил – но во всем этом мог быть жесток и, кажется, получал от этого удовольствие. Любимая фраза (особенно по пьяни): мои дети, что захочу, то и сделаю, хоть с кашей съем. Роза маленькая пугалась по-настоящему, убегала, пряталась, чуяла что-то. А Тамарочка кидалась к нему и визжала с восторгом: «Съешь меня, папочка, съешь скорее!» – она у нас добрая и ни в чем подвоха не видит. А он ее хватал – и: ням, ням, ням! Когда она маленькая была, это ничего, а когда ей уже десять было, это выглядело… гм… странно. Я уже собиралась с ним поговорить, но тут он заболел, и все само собой решилось. Так я вот в чем насчет них хотела с вами посоветоваться. Я сама, конечно, злодейка первостатейная, об этом и спору быть не может. Папаша их тоже не белый-пушистый был. Но вот нужно ли им об этом знать? Ну, вот обо всей этой нашей истории? Они же все-таки наши дети, и где-то в них все это спрятано и может ведь и вылезти когда-то. А своим детям, сами понимаете, всегда хочется соломки постелить…
– А сами-то вы что по этому поводу думаете? Точнее, чувствуете? – перебросила я мяч. Я никогда не видела этих детей. Как мне судить?
– Тамарочка, скорее, в мою мать пошла – добрая, наивная, мухи не обидит. И отца любила, и ориентирована вовне – что люди скажут. Ей мне не хочется очень ничего рассказывать, ведь она думает, что у нее почти идеальная семья была, и этим гордится. Пусть уж с этим и останется. А вот Роза… она уже сейчас со своим мальчиком, с которым живет… я прямо слышу отцовские нотки. А он-то ее очень-очень любит, прямо на все ради нее готов… Ей очень хочется рассказать. Решать-то, конечно, ей самой, но предупредить, во всяком случае. В двадцать-то с небольшим лет человек еще коркой не покрылся, может меняться, если захочет. Если осторожнее и внимательнее быть, к себе и к другим, многое предотвратить можно, какая бы там наследственность ни была. Я ведь права?
– Ну так вы сами все и сформулировали, если я не ошибаюсь.
– Да, действительно, – улыбнулась Вера. – Спасибо вам. Всего доброго. И вы ведь теперь запомнили, как выглядят настоящие злодеи?
– Да я, в общем-то, и раньше знала, что в жизни они не похожи на Фредди Крюгера…
Мгновение мне казалось, что я должна ей еще что-то сказать, но потом я отказалась от этой мысли. Она сама себе все скажет.
Но что же сказать читателям в заключение этой истории? Кажется, я могу только повторить слова Веры: постарайтесь быть хоть чуть-чуть осторожнее и внимательнее к тем, кто рядом с вами. Ведь многое действительно можно исправить и предотвратить. Если захотеть.
Жить с лошадью
Иногда люди приходят ко мне пожаловаться. Вот именно за этим. Это целая категория посетителей. Мне трудно назвать их клиентами или тем паче пациентами, потому что обычно они изначально в курсе цели и смысла своего визита. Они не собираются что-то делать или что-то менять в своей ситуации (часто они, в сущности, и не могут ничего изменить по прямой теме своей жалобы), они не ждут от меня умного совета, не надеются (и, в общем-то, не стремятся) достичь инсайта в психотерапевтической беседе, изменить свои чувства или выработать какую-то новую стратегию поведения или отношения к проблеме. У них просто наболело, и им хочется пожаловаться на происходящее кому-нибудь новому и нейтральному. Я, как им кажется, вполне подхожу. Некоторым никакая обратная связь не нужна вообще – достаточно самого наличия внимающего персонажа, – но многие хотят услышать от собеседника что-то вроде: «Эка в какую тяжелую ситуацию вы попали! И как достойно вы себя в ней ведете! И как при этом страдаете! Прямо ужас какой-то!»
Такие люди практически всегда приходят поодиночке и всегда жалуются на кого-то: на мужа, на жену, на детей, на мать, свекровь или тещу, на учителей своего ребенка. Иногда (сейчас – много реже) на государственный строй или просто на тяжелые жизненные обстоятельства.
* * *
Я как-то сразу решила, что моя посетительница по имени Анна относится к вышеописанной категории. Забыла сказать, что составляющие ее (категорию) персонажи отчетливо делятся на два подтипа: неинтеллигентные и интеллигентные. Первые начинают свой монолог словами: «Вы знаете, мой муж такой козел!» А вторые: «Вы знаете, мой муж, в сущности, очень неплохой человек…»
– Вы знаете, мой муж, в сущности, очень неплохой человек.
Я кивнула и поудобнее устроилась в кресле. Некоторые мои коллеги считают подобные визиты бессмысленными и даже, может быть, вредными. Я сама не придерживаюсь такой точки зрения, просто не считаю себя вправе судить.
– Мы вместе уже пятнадцать лет, нашему сыну четырнадцать. Вполне достаточный срок, чтобы со всем определиться, что-то изменить, а к оставшемуся привыкнуть. Тем паче что все это время мой муж никак существенно не менялся. Я, собственно, даже не знаю, в чем дело теперь, – может быть, это у меня какой-то этап, кризис? Или дело в сыне?
– Давайте их всех как-нибудь поименуем, – предложила я.
