И вот сейчас Лена должна была увидеть эту Эм. Она вошла в гостиную. За столом сидела неухоженная и некрасивая женщина. Лена видела ее впервые. Сразу решила, что это Катина соседка по загородному комплексу.
– А где все? – спросила Лена.
– Ушли, – ответила женщина. Она перекладывала салат из одной салатницы в другую. Потом принялась за нарезку колбасы, которую сложила к рыбе. Все бы ничего, если бы эта женщина не держала свой палец в салате. Потом она облизнула остатки майонеза и принялась за колбасу, которую перекладывала не вилкой, а тоже пальцами. Лену затошнило. Она еще подумала, что хорошо, что здесь нет Кати – она бы убила эту соседку. Катя всегда трепетно относилась к приборам и чистоте блюд. А уж класть оливье с винегретом не позволила бы ни за что.
– Марина, – представилась соседка.
– Лена. Вино осталось?
– Да, там бутылка.
– Вам налить?
– Нет, я пью ром с колой.
Лена опять поморщилась. Ром с колой. Откуда взялась эта дамочка?
Она была полной, даже тучной. Маникюр несвежий и немодный. Лена отметила и непрокрашенные корни волос, и юбку неудачного фасона. Сумка, висевшая на ручке стула, была дорогой, но безвкусной.
– Пойду узнаю, как там дела, – сказала Лена, но женщина на нее не отреагировала. Она делала себе бутерброд, намазывая масло чужим ножом, цепляя пальцами с блюда кусок красной рыбы.
Лена вышла в коридор. Катя сидела над Мотей. Над ней нависли Нюся с Марусей.
– О, хорошо, что ты пришла. Девочки хотят похоронить Мотю.
– В смысле?
– Устроить похороны как положено. Поможешь мне? Там, в кладовке, найди тряпку, коробку из-под туфель, и в углу стоят детские лопатки.
– Кать, а кто эта женщина в гостиной? Соседка?
– Ты не поняла? Это же Эм, – спокойно ответила Катя. – Девочки, одевайтесь.
Лена несла коробку с мертвым Мотей, Катя рыла яму под деревом в дальнем углу участка. Лена расплакалась.
– Ты чего? Из-за Моти? – удивилась Катя.
Лена плакала не из-за Моти. Она оплакивала собственные фантазии, надежды и жизнь. Много лет она представляла себе другую женщину, со слов Сашки нарисовав себе образ роковой ослепительной красотки, которая сводит с ума мужчин. Ну ничего, ничегошеньки в ней не было особенного, уникального и удивительного. Даже имя. Марина. Обычная Марина. Не Марианна, не Мария-Луиза какая-нибудь, даже не Мариэтта. Марина. Где те ресницы, где те глаза и тот взгляд? Где те ноги, про которые Лена столько слышала? Эм ела из общего блюда салат и пила ром с колой.
Вселенная на проводе
Аня была невыносима. И ее нельзя было не любить. Она свято верила в словесную магию, лунные циклы и прочие знаки Вселенной. Аня регулярно посылала Вселенной запросы. В определенный день определенного цикла то ли луны, то ли солнцестояния, то ли парада планет она писала записочки. Для подобных просьб у нее существовал блокнот – красивый, с птичками, бабочками и стразами. Просьбы требовали достойного оформления. Аня могла несколько часов просидеть над блокнотом, чтобы правильно сформулировать пожелание. За год она забывала про уже существующий блокнот, как и про запрос, и заводила новый. Блокнотов в ее письменном столе скопилось приличное количество. В одних была заполнена только первая страница, другие – исписаны почти до половины. Если Вселенная молчала и не отвечала на просьбу, Аня считала, что блокнот недостаточно хорош для космоса. И винила себя, а не Вселенную. Если желания вначале исполнялись, а потом вдруг переставали, Аня делала вывод, что новые желания требуют обновления – хотя бы блокнота.
Аня вообще была девушкой доверчивой, причем безоглядно и ко всему. Денежное дерево у нее на столе благополучно соседствовало с куклой-оберегом. А подкова, прицепленная на гвоздик в коридоре, вроде как приносящая счастье и удачу, соседствовала с репродукцией, изображающей водопад. Аня умудрялась верить в фэншуй и положительную энергию «ци», которая должна была распространять по квартире дешевая репродукция. В комнате стояли веточки вербы, принесенные со службы на Вербное воскресенье. В коробке с рукоделием и салфетками для декупажа лежала бутылка со святой водой с Крещения. При этом Аня верила в совсем уж неприличные для образованной девушки приметы. Так, например, она была свято уверена в том, что от сглаза, особенно для детей, лучше всего действует обряд «переливание через ручку», и регулярно устраивала переливания для единственной дочери Анфисы. Стояла с чашками у входной двери и трижды переливала воду. Могла задуматься и перелить не три раза, а пять. Аня пыталась передать свою веру многочисленным знакомым, подругам и приятельницам. Но те только хохотали. И Аня писала записки для Вселенной за подруг. Переливала через ручку за их детей.
Но больше, чем фэншуй и подкове, Аня верила Вселенной. И все свои неисполненные мечты списывала на то, что Вселенная просто перегружена. И как только ее график станет чуть свободнее, она немедленно ответит на Анины просьбы. Сразу на все. И в том, что Вселенная может ответить не всегда и не по тому запросу или вовсе не ответить, Аня винила исключительно себя – неправильно сформулировала посыл. И писала в новый блокнот свежую просьбу. Если дела совсем не клеились, Анфиса капризничала, а в магазине нахамила кассирша, Аня была убеждена – виноват Ретроградный Меркурий, и никто иной.
Аня, надо заметить, имела блестящее образование – консерватория. Теоретический факультет. Она могла работать концертмейстером, преподавать в музыкальной или общеобразовательной школе, трудиться в качестве музейного работника, быть репетитором, экскурсоводом… Да кем угодно! Но Аня не хотела работать, а мечтала быть домохозяйкой и воспитывать Анфису. Девочку, к слову, отдали на скрипку в очень раннем возрасте, и к семи годам она уже выступала на конкурсах, знала, что такое «переработать» руку и «подпиликать» малышам в ансамбле. Аня мечтала посвятить свою жизнь Анфисе, передать ей свои знания и вывести дочь на большую сцену. И тут тоже проглядывало удивительное свойство ее натуры. Нет, она ни в коем случае не хотела реализовать в дочке свои собственные амбиции. И в мыслях не держала! Просто Анфиса, так уж случилось, оказалась талантливее матери. В сто, нет, в тысячу раз. Аня играла на фортепиано, а Анфиса воротила от этого инструмента нос. Скрипку же полюбила с первого взгляда и первого «пиликанья», что для Ани стало настоящим потрясением. Она вспомнила, что просила у Вселенной другую судьбу для дочки, и вот – случилось. Скрипка. Не аккордеон, как у Аниной мамы, Марии Константиновны, которая всю жизнь отработала в детском садике музработником. И даже не домбра, на которой училась играть Анина свекровь, имевшая среднее музыкальное образование.
Анфиса отличалась от Ани кардинально. Если Аня считалась талантливой – быстро учила, быстро играла и стремительно все забывала, то Анфиса учила долго, но намертво. И не могла позволить себе ни одной фальшивой ноты. Аня играла эмоционально, иногда даже ярко, необычно. Дочь играла так, как нужно, без импровизаций, строго следуя партитуре. Анфису считали «классической» девочкой, которая доносит авторскую версию, что вдруг стало большой редкостью в наши дни.
