Забравшись на вторую полку и подмяв под щеку подушку, Марат с удобством устроился у опущенного на четверть окна, откуда дул в лицо сильный, сухой полынный ветер русских степей, смешанный с запахом разогретых на солнце шпал и угольной паровозной топки. Запах дальней дороги. Биография Марата — это география побегов. Обычно он убегал, когда отрастали волосы, поэтому после бритья волос надзиратели на некоторое время теряли бдительность, чем он и воспользовался на этот раз.
Пресная жизнь, мирное небо, центральное отопление, гарантированные стол и кров — душно. Тринадцать лет — последний возраст малонаказуемости, при четырнадцатилетием сроке — усиленный режим изоляции от общества, в том числе и у примерных активистов, и в этом смысле Марат смеялся над их лояльностью. Он очень многое поставил на нынешнюю поездку к южному морю. Но, по сути, командировка, как выражался старый сиделец Петрик, оказалась безрезультатной: хотя и безопасной, но страшной и неудобной, как ночлег в трансформаторной будке (был у Марата и такой опыт). Краб с Селёдкой уплыли (проникновение на теплоход «Адмирал Нахимов» — дело будущего). Глухому грозит лет двадцать пять, если не вышка; это если предположить, исходя из сроков (родился Марат в первый день августа, если метрики не врут, а зачем бы им врать?), что истец — Герман Лунегов, а нянечка ошиблась, или та особа, что отправляла открытки с видами города-курорта, нарочно вводила всех в заблуждение или же сама заблуждалась (Марат, подумав, решил, что любительница эпистолярного жанра — одна из особо ревнивых дам Краба). Что касается одиозного проигрыша, из-за которого заварилась каша на катере и дальше, как в сказке «Горшочек, вари!», растеклась по всей Бытхе, то Марату, в сущности, всё равно, деньги какой доверчивой дамы червей в очередной раз проиграл Захар Фирсов. Возможно также, что ему как-то раз повезло: он много выиграл у какого-нибудь трефового барыги, а в другой игре, с Черкесом, всё спустил. Еще Марата занимала такая улика, как бутылка из-под гавайского рома, исчезнувшая из жилища Краба, но с ней, он решил, всё понятно: любой мог войти в незапертую квартиру, главное — знать, что по такому-то адресу имеется подходящая бутылка, из которой фарцовщику, помешанному на фирме, непременно захочется отхлебнуть.
Мщение, как постоянно твердил старший узник Петрик, должно быть адресным. Для этого надо выяснить, кто пошел в отказ, установить пол истца; а в данном случае Глухой, возможно, не только не выдвигал иска, но даже не знал о его существовании. И если Селёдка — истица, а Краб — не истец, то кто, в таком случае, прислал ему фирменный нож-складень с многозначительной гравировкой «Другу народа — от друга морей»? Тот, кому было по душе имя друга народа?! Возможно, Герман и впрямь долго скитался по морям, когда Селёдка его бросила, и Охотское море, которое охотится на людей, как он выразился, стало причиной его глухоты? Тогда всё сходится, и… Глухой — податель иска? Или нет, не так: скорее пройдоха Селёдка ввела Краба в заблуждение, в результате чего он выдвинул ложный иск против чужого ответчика; нож прислал он, но эта казавшаяся Марату неоспоримой улика ничего, по сути, не означает. Пустышка. Так следует понимать? А именем друга народа нарекла его истица, поскольку слышала от Германа о его якобинских пристрастиях (и значит, Марату категорически противопоказано принимать ванну, как сказал бы старший узник Петрик). И тогда главная и единственная улика: это сам Марат, его имя. Ну а фамилией его наградило Учреждение (да-да, он всем ему обязан!) — именно поэтому она ему претит. Так же, как последняя буква алфавита. Яканье, которое так распространено на юге, — от «я», как от печки, начинает плясать мысль всякого южанина. Точно на ежедневной поверке:
— Родин!
— Я.
Однажды он задал старому сидельцу Петрику провокационный вопрос: «Если человек человеку истец, не случится ли так, что и мы с тобой в будущем тоже станем для кого-то истцами?» Петрик, ни секунды не раздумывая, ответил, что, например, такой как Марат — универвун-деркинд, прошедший не только школу, но и университет борьбы с Учреждением, — никогда не станет готовить новый контингент для Системы. Но Марата не удовлетворил ответ старшего узника — во-первых, он напрягся, ожидая подвоха, когда инструктор для какой-то цели сделал ему дамский комплимент, потом в сердце засела заноза: такой, каким он знает себя сейчас, конечно, не станет истцом, но ручаться ни за что нельзя — вдруг с течением времени он переменится, другой станет его цель и всё то, что кажется важным сегодня, обесценится.
Марат рассеянно принялся листать дареную книжицу — и вдруг нащупал, что в одном месте страницы слиплись, причем ему показалось, что это не типографский брак: он никак не мог их рассоединить. Марат достал нож, выщелкнул лезвие и, поддев за края, разделил склеившиеся страницы. Оказалось, что внутри тайник: он обнаружил между страницами брошюры лист папиросной бумаги чуть меньшего, чем книжка, формата, исписанный с двух сторон бисерным почерком. Это был листок из дневника с разрозненными записями.
«Море советует мне устроить шторм под занавес биографии.
* * *
Лора как будто проглотила иголку от патефона — год за годом одно и то же. Честный олеандровый бражник умирает здесь. Эле с отцом будет лучше.
* * *
По примеру амазонок ампутировала бы обе своих непомерно больших сиськи. Фу, вымя!
* * *
Она сказала: «Месячные нужно подмешать в вино» — какая гадость! Разве это не садизм? Я ответила: «И всё-таки без внешних данных не обойтись». Но подумала, глядя на нее, совсем другое: «Бабочку надо сажать на булавку, пока у нее не обтрепались крылышки». Она никудышная мать. Она стоит на пороге старения. Это тело, полное самодовольства и эгоизма, такое безжалостное в своей правоте! Зрелые формы под платьем нарочно детского покроя.
* * *
Здоровый человек не поймет логику сердечника, пока не войдет в его положение. Дядя Коля починил швейную машинку (у нас старенький «Зингер»). Потом отремонтировал зонт — в ручке теперь упрятан штык-нож, как он говорит. Я просила сделать — сказала, что буду ходить в шторм с зонтом по волнолому и накалывать крабов и рачков. Это очень удобно: нажал на кнопку — штык выскочил. А потом я посмотрела на свой зонт и вложила пальцы в углубление на рукояти. Нет, это было не перо и не штык-нож, а что-то вроде круглой толстой металлической спицы-клюва, которая плавно переходила в длинное тонкое жало. Я думаю, у меня достанет сил.
* * *
Способ снять стресс: убить или умереть. Сердце загоняет меня в угол.
* * *
Раиса зажилась. Она притворяется больной, чтобы добиваться чего-нибудь от мужа. «Ты отравил сына моими таблетками нитроглицерина!» — совсем с ума сошла. А как она боится паучков — можно подумать, у нее в углу завелся бенгальский тигр! Сегодня сказала своим отдыхающим, что моя болезнь абсолютно не заразна!
* * *
Раиса — тоже звено цепи. Я наконец поняла: это три стадии развития сфингида. Адик — куколка, отсидевшая свое, Рая — типичная гусеница, Лора — бабочка. Все трое эфемерны. Правда, очередность перепутана: начать нужно было с контролера, но это ничего. Я тоже эфемерна — я дам им живую гусеничную подсказку.
