— Вот сразу видно, что бандиты относятся к своим обязанностям гораздо ответственнее милиционеров, — сказал заведующий реанимационным отделением после двухчасового общения с мордоворотами.
Оказалось, что никакого бизнеса у Артемова не было. В свободные сутки он работал водителем-экспедитором на оптовой продуктовой фирме и в сговоре с сотрудниками склада внаглую тырил продукты в огромных объемах. Народ потом прикинул, сколько всего Артемов получил с коллег денег за свои продукты, и сумма перевалила за двести штук баксов. А ведь явно не только в больнице он сбывал краденое.
— Ой, не говорите никому, что мы тут все у Артемова продукты покупали! — предостерегала народ на утренних конференциях старшая медсестра травматологического отделения Малашкина. — Эти бандиты же могут запросто нам претензии предъявить — покупали краденое, так расплачивайтесь за Артемова. Им же пофиг, что мы ему уже заплатили. Не заплатим — начнут кости ломать, горячие паяльники вставлять во все отверстия и утюгами жечь.
Муж Малашкиной был капитаном милиции, и потому она считалась в больнице самой сведущей в криминальных вопросах. Сотрудники переживали: а вдруг и вправду заставят расплачиваться? Но, к счастью, обошлось. Мордоворотам был нужен только Артемов. Они наведывались в больницу с неделю, потом исчезли. Кадровичке Светлане Остаповне мордовороты оставили номер телефона, по которому нужно было позвонить, если Артемов вдруг явится за своей трудовой книжкой, и строго-настрого наказали ей «не делать глупостей».
Но Артемов, разумеется, за трудовой книжкой не явился. Он вообще как в воду канул. Никто из коллег его больше никогда не встречал и ничего о нем не слышал. Но выражение «артемовская цена», то есть наивыгоднейшая, лучше которой и быть не может, надолго вошло в больничный лексикон.
Некоторые и поныне его употребляют.
Коля и Оля
Коля и Оля поженились по любви на втором курсе мединститута. Ах уж этот второй курс, пора несбыточных надежд и великих стремлений, располагающая к решительным поступкам. Бракосочетанию предшествовали пятимесячные романтические отношения и совместная недельная поездка на Селигер.
Они были очень разными, и потому их тянуло друг к другу. Оля, в частности, была однолюбкой. А Коля — донжуаном, каких мало. Поначалу Оле нравилось, что другие женщины обращают столько внимания на ее мужа. Со временем стало напрягать.
В институте все проще, особенно когда ветреный муж учится с тобой в одной группе. Всегда можно вмешаться и сохранить семейное счастье. После института все стало сложнее — пути-дорожки разошлись.
Оля устроилась в приемное отделение одной из лучших (без преувеличения) московских городских больниц. Кроме приемного, мест там нигде не было, но Оля рассудила, что лучше уж худшее отделение в лучшей больнице, чем наоборот. Оля была целеустремленной, планировала свою жизнь на несколько лет вперед и прекрасно понимала, что от «стартовой площадки» зависит очень многое. Хорошая, «центровая» клиника была наилучшей «стартовой площадкой» для дочери отставного подполковника и учительницы математики, то есть для человека без широких связей в медицинском мире. У Оли был вариант пристроиться на кафедре терапии, но ее к науке не тянуло. Уж больно долго делаются научные карьеры. Пока в профессоры выбьешься — сдохнешь. Да и что такое простой профессор? Ноль без палочки, пешка. Для того чтобы считаться фигурой, нужно заведовать кафедрой или отделом в научном институте, а лучше всего — руководить всем институтом. Но до таких должностей Оле было как пешком до Китая. А вот стать к сорока годам главным врачом крупного стационара она рассчитывала твердо.
Коля же стал работать в реанимационном отделении «окраинной» больницы, у которой было только одно преимущество — ее многопрофильность. Ему там было интересно. К науке Коля не тяготел совершенно, а вот практическую работу любил очень. Причем серьезную. Чтобы не просто лечить, а спасать, вырывать из рук смерти. В реаниматологии преимущественно такие фанатики и работают.
Коля и Оля были умными и ответственными, поэтому года через четыре почти синхронно шагнули на ступеньку выше — стали заведовать своими отделениями. Замечательный, надо сказать, результат. Обычно со второй категорией на заведование не ставят, да еще в такие ответственные отделения, как приемное и реанимационное. Но из любого правила существуют исключения.
Людям, далеким от медицины, сравнение реанимационного отделения с приемным может показаться неуместным и даже кощунственным. В самом деле — в реанимации людей с того света на этот возвращают, а в приемном бумажки заполняют да по отделениям распределяют. Как можно сравнивать? На самом же деле с административно-деловой точки зрения приемное отделение важнее всех прочих. Даже важнее реанимационного. Приемное отделение не просто принимает пациентов, а оценивает их состояние и распределяет по другим отделениям. Или же отказывает в госпитализации. Или же переводит в другие стационары. Если приемное отделение работает плохо, то и вся больница будет работать плохо, поскольку половину своего рабочего времени врачи станут тратить на переводы «не туда положенных» пациентов из одних отделений в другие. В результате теряется драгоценное время, страдает качество медицинской помощи, пишутся жалобы… А представьте, что будет, если в приемном отделении обычной больницы не распознают вовремя холеру и уложат холерного больного в гастроэнтерологическое отделение с диагнозом «обострение хронического гастроэнтероколита»? Больницу закроют на карантин со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями, а после заодно с карантином снимут и главного врача…
Очень скоро главный врач больницы, в которой работала Оля, осознал, что его заведующая приемным отделением — это та самая каменная стена, за которой любой руководитель может ̶жить спокойно, и сделал Олю своим заместителем по медицинской части (на врачебном арго — начмедом). То есть формально Оля стала Номером Вторым в масштабах больницы, а неформально — Номером Первым, поскольку начмед решает все внутрибольничные вопросы.
И все было бы хорошо, да только одно напрягало Олю — великая любвеобильность ее ветреного супруга, которому должность заведующего реанимационным отделением давала в этом смысле великие преимущества. Любой ночной приход домой, а то и неприход, можно спокойно оправдать служебной необходимостью. «Извини, кисонька, тяжелого пациента перевели из терапии, пришлось всю ночь с ним лично возиться, никому больше доверить не мог». А уж с кем Коля там на самом деле возился — с пациентом или с дежурными медсестрами, это только ему одному известно.
Разумеется, Оля страдала. Она как могла пыталась сохранить хрустальный сосуд своего счастья, а для этого ей было нужно контролировать Колю. После нескольких лет брака Оля поняла, что требовать от любимого («любимого» — ключевое слово) мужа полной и абсолютной верности — это все равно что требовать у кошки, чтобы она перестала вылизываться. Оля старалась не допускать перехода легких Колиных интрижек в нечто серьезное. Сами понимаете, что без обладания исчерпывающей информацией добиться этого невозможно.
