— Нормальная олигофренка, в стадии дебильности, — врач пожала
плечами, — в принципе вполне дееспособна. Есть четкие признаки аггравации.
— То есть, вы считаете, она сознательно преувеличивает свое
болезненное состояние?
— А вы не видите? Говорить она может, однако молчит.
— Самооговор возможен?
— Ну, это уж вам разбираться.
Люсю увезли, труп вынесли, в квартире продолжался обыск.
В платяном шкафу, в комоде, на маленьких антресолях царил
идеальный порядок. Зимняя одежда была зашита в старые пододеяльники и
наволочки, летняя покоилась в шкафу на плечиках, ровные стопки крахмального
постельного белья были переложены холщовыми мешочками с сушеной лавандой.
Каждый мешочек стянут пестрым плетеным шнурком, и на каждом красовалась
крошечная вышивка: цветочки, грибочки, вишенки.
Небольшой книжный шкаф был заполнен в основном учебниками по
рукоделию, книгами типа «История русской игрушки», «Дети и мир детства XIX
века» «Энциклопедия кукольной моды». Дорогие, красочные издания с отличными
цветными иллюстрациями. На нижних полках лежали стопки журналов «Верена»,
«Бурда моден» и множество других, посвященных вышивке, плетению кружев,
кукольной и детской одежде. Художественная литература, в основном классика,
скромно ютилась во вторых рядах. Читать хозяйка не любила, да и некогда ей
было. Для того чтобы так украсить каждую мелочь в доме, надо отдавать рукоделию
все свое свободное время.
Чего не было в квартире, так это денег. Даже в сумочке
убитой, с которой она, вероятно, выходила на улицу в последний раз, не нашлось
ни копейки. Никаких сберкнижек, кредитных карточек. Не было ни одного
ювелирного украшения, ни в квартире, ни на убитой. Соседи, разумеется, не
знали, сколько могло быть в доме денег, о ювелирных украшениях тоже понятия не
имели. Правда, соседка вспомнила, что Лиля носила дорогие сережки, золотые, с
крупными голубыми сапфирами, причем носила не снимая.
В ящиках письменного стола лежали папки с аккуратными
выкройками из папиросной бумаги, поздравительные открытки, два альбома с
фотографиями. Их Бородин решил взять с собой, чтобы просмотреть не спеша.
Что-то еще не давало ему покоя. Он сел за стол, занялся протоколом и вдруг
застыл, уставившись на хитрый узор вязаной скатерти.
Если женщина занимается рукоделием, должны где-то храниться
нитки, спицы, крючки, ножницы, лоскутки ткани, огромное количество всякого
швейно-вязального добра. Даже у его мамы, которая уже второй год вязала ему
один несчастный свитер, был целый сундучок с пряжей, пуговицами, лоскутками.
В доме убитой имелась дорогая швейная машинка, но не было ни
одной катушки ниток, ни одного мотка пряжи.
«Бред, — усмехнулся про себя Илья Никитич — допустим, в
голове у слабоумной девочки что-то сдвинулось и она в состоянии психоза
принялась бить тетушку ножом. Ну ладно, бывает. Потом выгребла все деньги и
драгоценности, возможно, сапфировые серьги вытащила прямо из ушей убитой, а
заодно прихватила нитки с пуговицами, куда-то вынесла все это, спрятала,
вернулась в дом, увидела мертвую тетю, испугалась, опять побежала на улицу,
почему-то в ночной рубашке и босиком. Бред! А вообще, медэксперт прав. Чем
больше работаешь с насильственными преступлениями, тем больше убеждаешься в
слабоумии восьмидесяти процентов людей».
Илья Никитич отказался ехать в управление на машине. Ему
хотелось немного погулять. К рассвету небо расчистилось, после ночного дождя
воздух стал мягким, шелковистым, как ключевая вода. После бессонной ночи
немного кружилась голова, познабливало, но чувствовал он себя удивительно
бодрым. Он злился, а это его всегда бодрило.
— Ну да, конечно, мир сошел с ума, все кругом идиоты, одни
мы с вами умные, господин эксперт, — сердито бормотал себе под нос Илья
Никитич, вышагивая по пустому утреннему переулку, — на самом деле, когда
начинаешь так думать о себе и о других, кричи караул, беги к доктору. Это
первый признак деградации, старческого слабоумия. Не знаю, как вы, господин
эксперт, а я, следователь Бородин, — старый идиот. Я упорно отказываюсь от
мысли, что убийцей все-таки может оказаться эта несчастная толстая девочка,
хотя версия вполне полноценная. Мне просто ужасно не хочется в это верить. Но
главное, я не могу понять, каким образом удалось нанести здоровой молодой
женщине восемнадцать ножевых ранений так, что она не закричала, и совершенно не
представляю, зачем убийце понадобились нитки и пуговицы?
За многие годы он усвоил одну жестокую истину. Чтобы стать
жертвой даже самого случайного и немотивированного убийства, надо хоть немного,
да подставиться. Есть вещи, которые делают человека уязвимым: деньги, особенно
чужие, водка, наркотики и так далее. Расследуя дела о насильственных
преступлениях, Бородин почти всегда натыкался в биографии жертвы на момент
выбора. Момент этот мог быть запрятан где-то глубоко в прошлом и крайне редко
выглядел как выбор между жизнью и смертью. Почти каждой сегодняшней жертве
вчера пришлось выбирать между легкими деньгами и трудными, между весельем и
скукой, удовольствием и отказом от удовольствия.
У непьющего очень мало шансов получить бутылкой по голове. У
девочки, которая сидит дома и учит уроки, конечно, есть шанс попасть в руки
маньяка, насильника или подсесть на иглу, но он в сотню раз меньше, чем у той,
что порхает по улицам и по дискотекам с разукрашенным лицом.
Мужичок-командированный рискует быть ограбленным в поезде
или в дешевой гостинице, однако если в скучной командировке он желает
побаловаться платной любовью, риск значительно возрастает. Очень опасная работа
у челночников, но если в своих огромных полосатых сумках они соглашаются
припрятать несколько упаковок героина, работа становится еще опасней.
Крупный бизнесмен или политик отличается от челночника и
алкаша только масштабами, размахом. Выбор маскируется еще коварней, он
прикидывается тупиком. Не своруешь, не солжешь, не подставишь конкурента, не
подружишься с бандитами — можешь прощаться с любимым делом, которое приносит
столько денег, славы, кайфа, что становится дороже жизни.
Выбор между жизнью и смертью хитро маскируется под
увлекательную игру. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Однако фокус в
том, что риск должен быть благородным и бескорыстным, в противном случае в
победном бокале шампанского может оказаться клофелин либо другая дрянь.
Илья Никитич любил запутанные, сложные дела. Он знал, что
сейчас ему в руки попало именно такое дело. Будет трудно доказать, что Люся не
убивала, он сам в этом не уверен. Не просто будет вычислить и найти «одного
человека», если он действительно существует, потому что конфеты и цветы вполне
могла принести сама Коломеец племяннице на день рождения.
Обычно трудности заставляли Бородина подтянуться,
выпрямиться, он молодел, щеки розовели, в глазах появлялся блеск. Однако сейчас
злость его была далека от здорового азарта бодрячка-следователя, который
потирает ладошки и с творческой жадностью выстраивает изумительные логические
комбинации.
