Эта мысль не давала ему покоя. И тревога достигла своего апогея, когда, добравшись до Петербурга, он не нашел Верховцева в доме на Кирочной. На счастье, Иванов был по старым временам хорошо знаком с семьей Мещерских: конечно, как Василий Георгиевич Билиходзе. У Нины Мещерской он узнал, что Верховцев с семьей спешно перебрался в дом на Разъезжую, попросив открыть новое место жительства только Билиходзе.
Это немного успокоило Иванова. Значит, Петр Константинович не скрывался от него.
– Странно, что Петр Константинович не познакомил нас со своей дочерью, – с легкой обидой сказала Нина. – Я ее видела раз или два, она такая замкнутая, как монашка, вечно платок на лицо надвинут, голова опущена, норовит мимо пробежать и не поздороваться. И в то же время меня не покидало ощущение, что она на кого-то очень похожа, только я не могу вспомнить, на кого!
Иванов смешался под ее испытующим взглядом. Могла Нина раньше встречаться с великой княжной? Вполне могла. Как неосторожно было со стороны Верховцева поселиться именно в этом доме! Конечно, всего предусмотреть невозможно, разумеется, дом огромный, а все же…
– А впрочем, она ведь где-то в Перми выросла, – с отчетливо уловимым пренебрежением столичной жительницы к провинциальной простушке сказала Нина, и Иванов не без облегчения простился, поцеловав ей руку на прощанье.
Он ринулся на Разъезжую, однако опять опоздал: Верховцев с семьей срочно уехал в Москву. Узнал Иванов об этом, случайно услышав разговор их соседки с двумя какими-то мужчинами. Они сообщили, что явились по каким-то делам, связанным с карточками, однако Иванов при виде их насторожился. Они меньше всего были похожи на представителей домкома или любых других советских служащих. Один напоминал бывшего военного, другой выглядел как самый настоящий воришка. Однако эти двое невольно помогли Иванову, начав выспрашивать, куда подевался жилец такой-то квартиры. Оказывается, вся семья срочно уехала в Москву. Соседка упомянула какую-то Риту, и Иванов сразу догадался, кто это может быть. Только Маргарита Хитрово, подруга великих княжон!
Он готов был немедленно отправиться в Москву, однако уехать удалось только на следующий день: сначала надо было узнать московский адрес Маргариты. В Москве он никого не знал, а в Петрограде еще сохранились связи.
Пустив их в ход, Иванов раздобыл проездные бумаги и отправился в Москву. Поезд шел чуть ли не сутки: уехав в полдень, Иванов оказался в Москве ранним утром 25 октября, 7 ноября по новому стилю. По празднично украшенным улицам, которые являли такой разлад с воцарившейся в Москве нищетой, он прямо с вокзала бросился на Большую Бронную к Маргарите – и вновь оказался перед запертой дверью!
Это было проклятье какое-то!
К счастью, Иванову удалось расположить к себе соседку, которая поведала какую-то странную историю о приезде к Рите гостей, о внезапной болезни молодой женщины, об угрозе выкидыша, о звонке Риты какому-то доктору Сухареву…
Иванов редко чувствовал себя таким растерянным, как сейчас!
Какой еще доктор Сухарев?! Их в Москве может оказаться десяток. У кого из них искать Верховцева?!
Тяжкие подозрения, что Верховцев заметает следы и старается уйти от него, опять вернулись к Иванову.
Его шатало от усталости, бессонной ночи (в вагоне уснуть практически не удалось) и голода (раздобыть в Петрограде продуктов не смог, а старые запасы кончились), однако останавливаться было нельзя. Он высмотрел среди прохожих какого-то старика «профессорской внешности», как это определил для себя Иванов: в пенсне, шляпе, с внушительной седой бородой, – и спросил, есть ли в Москве лотки букинистов.
Тот, окинув взглядом «чекистскую» кожанку Иванова, едва не уронил пенсне от изумления, но все же не только поймал его, но и сообщил, что букинисты собираются по старинке на Тверском бульваре около памятника Тимирязеву.
– К сожалению, – осторожно сказал «профессор», – сегодня в честь годовщины э-э… Октября на Тверской праздничные гулянья и букинистов разогнали. Конечно, они вернутся завтра.
– Завтра! – с болью повторил Иванов, и «профессор» посмотрел на него сочувственно:
– Похоже, вам очень нужна какая-то книга?
– Чрезвычайно, – уныло кивнул Иванов.
– Быть может, вы скажете мне, что это за книга? – осторожно спросил «профессор». – Видите ли, у меня довольно обширная библиотека… Если она каким-то чудом окажется у меня, я мог бы продать ее вам или ссудить… – Он осекся, покраснел и с явным трудом выговорил: – За небольшую плату, если это возможно.
Иванов всмотрелся в его изможденное лицо, окинул взглядом исхудавшую фигуру, на которой буквально болталось пальто, и достал несколько «керенок», решив отдать их старику в любом случае, окажется у него нужная книги или нет:
– Мне нужен справочник «Вся Москва» самого последнего выпуска.
«Профессор» радостно всплеснул руками:
– Такая книга у меня есть, есть! «Вся Москва за тысяча девятьсот семнадцатый год». Идемте, идемте скорей! Если понадобится, сможете воспользоваться телефоном – на счастье, в нашем узле восстановлена связь.
Жил профессор – он в самом деле оказался профессором филологии! – которого звали Иннокентием Петровичем Пермяковым, в Трехпрудном переулке, так что не более чем через четверть часа Иванов уже оказался в квартире, в которой не осталось почти никакой мебели, зато все было завалено книгами. Оказалось, минувшей зимой профессор стопил всю мебель, но не трогал книг, к которым относился как в живым существам и не в силах был их убивать, как он выразился.
Иванов понял, что ему наконец повезло. Он щедро заплатил профессору и за книгу, и за пользование телефоном, и раскрыл справочник.
– Мне страшно неловко, – вдруг пробормотал Пермяков. – В былые времена я бы и помыслить не мог просить деньги за работу с книгами, тем более – с каким-то несчастным справочником. Но сейчас совершенно не на что жить, вы понимаете, молодой человек? Соседи у меня спекулируют продуктами, живя рядом с ними вполне можно обходиться без карточек, но я не могу себе этого позволить… Однако сейчас, благодаря вам, я наконец куплю и хлеба, и картошки, и колбасы, и керосину, а то ведь не только нечего варить, но и не на чем!
– Возьмите еды и на мою долю, – сказал Иванов, доставая еще несколько купюр. – И, быть можете, вы позволите у вас переночевать? – Он увеличил сумму.
Профессор так обрадовался, что даже говорить не мог – только кивнул, протер запотевшее пенсне (бедняга даже прослезился от радости!) и бросился в прихожую.
Иванов быстро перелистал справочник. Ни одного гинеколога или акушера по фамилии Сухарев он не нашел, а среди акушерок оказалась только некая Сушкова, да и та, как выяснилось благодаря телефонным переговорам, уже скончалась. От голода Иванов плохо соображал, и когда вернулся Пермяков и сказал, что картошка сварилась, поспешил вслед за хозяином на кухню, ибо столовая была теперь свободна и от стола, и от стульев. Пермяков извиняющимся тоном сообщил, что теперь большинство москвичей ест на кухнях: и теплей, и электричества меньше тратится на освещение, да и мебель ведь не только у него сгорела в печи этой зимой…
