А творилось там вот что.
После взятия Екатеринбурга белой армией его первый комендант, полковник Шереховский, поручил вернувшемуся капитану Малиновскому возглавить разбор того, что было найдено в районе Ганиной Ямы – месте предполагаемого захоронения останков несчастных Романовых. Малиновский сразу начал натыкаться на следы некоей инсценировки. У него создалось убеждение, что Романовы живы, что большевики расстреляли в комнате кого-нибудь другого, чтобы симулировать убийство августейшей семьи. Возможно, был убит только государь и его сын, а также некоторые слуги. Остальных, также с целью симуляции убийства, вывезли ночью по дороге на Коптяки, переодели в крестьянскую одежду и затем куда-либо увезли, например в Пермь, а прежнюю одежду сожгли.
Дмитрий Аполлонович Малиновский почти немедленно после того, как предоставил эти сведения Колчаку, был отстранен от работы, и дело передали Алексею Павловичу Наметкину, следователю по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда. Он занимался расследованием с 30 июля по 11 августа 1918 года. Опытнейший специалист, Наметкин вскоре заявил, что в Ипатьевском доме произошла имитация казни и что ни один из членов царской семьи там расстрелян не был. Свои данные он официально повторил в Омске, где на эту тему дал интервью иностранным корреспондентам. Затем Малиновский был отправлен на фронт. О судьбе его Иванов ничего не знал
[79].
Немедленно после того, как Наметкин высказал свое мнение, совпадающее с мнением Малиновского, он получил приказ передать все материалы Ивану Александровичу Сергееву, члену Екатеринбургского Окружного суда. И как только это совершилось, дом, который снимал Наметкин, был подожжен неизвестными людьми. Весь собственный архив Наметкина был уничтожен. Самого же Алексея Павловича убили, попытавшись впоследствии свалить вину за это на большевиков.
Следователь Сергеев начал кропотливую работу, постоянно ведя переписку с Дитерихсом, который по поручению Колчака курировал расследование. Дитерихс очень хвалил его. А между тем Сергеев не скрывал своего мнения: «Смешно даже думать, что в подвале дома Ипатьева была убита семья государя!»
Вскоре Сергеев погиб от рук неизвестных людей.
Иванов был хорошо знаком с Александром Федоровичем Кирстой, надворным советником. Он тщательно осмотрел Ганину Яму и был уверен, что здесь сожгли только одежду узников дома Ипатьева. Он не скрывал своего мнения. И вскоре получил приказ Колчака передать следствие Николаю Соколову. Незадолго до этого до Кирсты дошли вполне достоверные слухи, что четыре узницы пермского подвала расстреляны в каком-то монастыре, их трупы утоплены в болоте, а судьба той великой княжны, которая бежала и была потом поймана, неизвестна. То ли ее повесили, то ли пристрелили солдаты, то ли она бежала.
Иванов подумал, что речь идет об Анне Филатовой, но отыскивать ее следы на Урале, горевшем в огне Гражданской войны, было смерти подобно. К тому же он должен был помочь Верховцеву спасти подлинную великую княжну.
По совету Кирсты Иванов покинул Урал. При последней встрече Александр Федорович успел сообщить, что ему стало случайно известно о том, что по приказу Дитерихса в Петрограде и Москве создается некая тайная организация, которая должна уничтожить последний след. У Кирсты возникли подозрения, что именно Дитерихс стоит за провалом операции по спасению царской семьи.
Эта мысль казалась Иванову кощунственной, чудовищной, однако Кирста с горьким вызовом спросил:
– А кто вынудил государя к отречению? Кто отправил его в ссылку? Разве большевики? Нет. Это были русские демократы!
Последнее слово он выговорил с непередаваемым отвращением и продолжил:
– Это ненавистники монархии. Им не нужен ни государь, ни его наследники. Как ни странно, большевики гораздо лучше понимают, что для народа внезапно возникший царь стал бы знаменем, под которым русские люди могли бы стереть с лица земли не только красных, но и тех белых, которые выступают против монархии. Даже Троцкий недавно выразился примерно так: «Если бы русские выставили любого царя, пусть крестьянского, – мы не продержались бы и трех недель!» Однако Колчак, который покровительствует Дитерихсу, с самого начала был убежден: воскресший государь или кто-то из его наследников, чудом оставшихся в живых, оказались бы серьезным осложнением в случае победы над большевиками, ибо монархия стала бы той силой, перед которой на сей раз не устояла бы демократия. Зачем «верховному» какой-то император? Ни Колчаку, ни Дитерихсу не нужен живой государь – им нужно обострить ненависть народа к его убийцам. Они думают, что эта ненависть будет куда более сильной движущей силой. Они ошибаются, это мне совершенно ясно! Однако кого боги хотят погубить, того они лишают разума. Все, что мне удалось узнать, это то, что за провал ответственны три человека, которым стал известен ваш план спасения, а произошло это потому, что они имеют какое-то отношение к Отдельному жандармскому корпусу. Уезжайте, Иван Иванович. Их надо искать не здесь, а в столице.
* * *
Первым делом посадили на извозчика Риту. Ох, какое облегчение засияло на ее хорошеньком личике, какие счастливые слезы полились из глаз!.. У нее был вид человека, с шеи которого сняли петлю. Нате было невыносимо знать, что этой петлей была она.
«А Петр Константинович, а Елизавета Ивановна? – мучила ее мысль. – Наверное, и они ощущают меня такой же петлей? Наверное, и им не терпится избавиться от этого груза?»
Мысль эта была так ужасна, что Ната едва удержалась от слез. Странно, что это ей не приходило в голову раньше…
Вдруг захотелось отшвырнуть саквояж и броситься бежать куда глаза глядят, только бы не чувствовать себя докукой, помехой, камнем на шее, давящей петлей. Вот только она не знала, куда побежит. Отвыкла думать, действовать самостоятельно, отвыкла принимать решения. Ох, какой своевольной она была раньше!.. Но это было давно, в той жизни, которая кончилась. А в этой, новой жизни она единственный раз поступила по-своему – и чем это кончилось? Погибла Верочка. Может быть, она, бедняжка, и вправду сама этого и хотела, но до чего страшна такая смерть! Этот нож, эта кровь… Кто, кто, кто убил ее?
Петр Константинович уверен, что Веру убили по ошибке, что эти люди могут преследовать их и в Москве, чтобы добраться до Наты. И вот однажды доберутся. Нож вонзится в ее грудь, или в бок, или пуля прилетит невесть откуда, словно птица-Юстрица, о которой рассказывал страшные сказки какой-то солдат в Тобольске. Прилетит, клюнет в голову смертельным клювом, и все кончится. Ее положат в гроб, гроб заколотят, опустят в холодную яму, завалят землей, холмик припорошит снежком, а потом наметет над ним сугробы – и никто не узнает, кто на самом деле лежит под крестом с надписью «Наталья Петровна Верховцева»…
Как страшно, как страшно! Ах, если бы вернулся господин Иванов! Но он пропал, и даже Петр Константинович отмалчивается на робкие вопросы Наты. Не знает, ничего не знает… Страшно подумать, а вдруг он погиб?
