– Во праздничек – ни пивши, ни евши… – ныл Файка, искательно заглядывая Дунаеву в глаза.
– Попить я тебе дам, – ответил наконец Дунаев, подавая ему фляжку, – а еды у меня нет. Не ной – сам виноват, что со мной в Москву потащился. Но погоди, найдем этого Степана Бородаева, может быть, он нам подскажет, где тут можно поесть, или вообще накормит.
– Ага, жди, – простонал Файка, – накормит, напоит, даст коленом под зад! Это кто ж в наше время незваных гостей за стол сажает? Да и вообще, отыщем ли мы его? Небось тоже потащился флагами махать, как все эти! – Он неприязненно кивнул на колонну людей, осененную красными флагами.
– Ну рано или поздно он ведь вернется домой, – успокоил Дунаев, – будем ждать сколько надо.
– Пока не помрем, – скорбно закончил Файка.
Однако им повезло.
Около дома номер 12/9 по Спиридоньевскому переулку, грязно-желтому и обшарпанному совершенно так же, как были обшарпаны дома в Питере, стоял высокий молодой человек с непокрытой головой. Ветерок ерошил его волнистые каштановые волосы. Человеку было явно жарко в полушубке, и он скинул его и держал под мышкой, оставшись в толстом сером свитере домашней вязки. Почти в таком же ходил и Дунаев, купивший свитер в Ревеле.
Разворот широких плеч молодого человека, каштановые волосы, очерк красивого лица, которому впалые щеки и нос с горбинкой придавали несколько хищный вид, показались Дунаеву знакомыми. Неожиданно для себя он спросил:
– Прошу меня извинить, вы не Степан Бородаев?
Молодой человек глянул неприветливо, но вот карие глаза его расширились изумленно:
– Дунаев? Виктор Дунаев?
– Леонтий Петрович, с вашего позволения, – настороженно усмехнулся Дунаев.
– Неужели я спутал имя? – удивился Степан, но тут же хлопнул себя по лбу: – Ах, да, понятно! Великодушно извините, Леонтий Петрович! Давно не виделись! Однако я безмерно изумлен, что вы соизволили меня вспомнить. В былые времена вы меня совсем не замечали. Впрочем, мы все тогда только Веру Инзаеву замечали… а она замечала только вас! – Он вздохнул, но тут же махнул рукой: – А впрочем, все это давно в прошлом! А вы давно были в Питере?
– Я сейчас оттуда, – ответил Дунаев.
– Правда? – оживился Бородаев. – Веру видели? Как она там?
– Вера погибла, – с трудом произнес Дунаев.
– Что?! – Степан покачнулся, побледнел, и Дунаев вспомнил слова Павлика о том, что этот человек был влюблен в Веру. – Не может быть! Как это возможно?! Вы видели ее… мертвой?
– Я видел, – подсунулся вперед Файка.
– А это еще кто? – мрачно покосился на него Степан.
– Спутник мой, – сдержанно отрекомендовал Дунаев. – Файка Сафронов. Можете ему доверять. Подгорский тоже видел Веру убитой, а я успел заметить только, как ее увозили… в анатомический театр
[69].
– А кто же ее хоронить будет? Как вы могли уехать?! – так и вскинулся Степан Бородаев, и Дунаев с тяжелым вздохом признался:
– Это сделают Подгорские. Я уехал, потому что должен найти убийцу Веры. И Павлик сказал, что вы можете мне помочь.
– Я ничего не понимаю, – нахмурился Степан. – Расскажите!
Дунаев торопливо объяснил, что произошло.
Степан слушал молча, не поднимая глаз. Он был бледен, желваки так и ходили по скулам.
– Какой кошмар… – пробормотал он наконец. – Почему так нелепо, ужасно вышло?! Кстати, Павлик мне ничего не передавал?
Дунаев вытащил конверт и подал ему, с трудом подавив дурацкое желание уточнить, что все-таки значит «к-ха» – купчиха, по-старому, или кухарка – по-новому? Тут же вспомнилось, что этот антихрист Ленин желал, чтобы каждый чернорабочий и каждая кухарка учились управлять государством, – и Дунаев с трудом подавил нервический смешок.
– Открыт? – насторожился Бородаев, поднимая клапан конверта.
– Надеюсь, вы не думаете, что это сделал я? – старательно насупился Дунаев, который не имел ни малейшего желания описывать сцену в вагоне. – Павлик клея пожалел. Смотрите, какая толстая бумага конверта, он и раскрылся. Я не читал письма, можете быть спокойны.
Рядом переступил с ноги на ногу Файка, и напряженный взгляд Бородаева метнулся к нему. Дунаев тоже покосился на Файку. Тот ведь еще не спал, когда Григорий Маркович вскрыл конверт!
Однако Дунаев в очередной раз убедился, что Файке и в самом деле можно доверять: тот с унылым видом грыз веточку и тоскливо косился по сторонам, как бы разыскивая, где можно отыскать чего-нибудь посущественней, и вроде бы нимало не прислушивался к разговору. Однако Дунаев не сомневался, что ушки у него на макушке.
Степан пробежал письмо глазами, сложил, сунул в конверт, спрятал под свитер, заправив его в брюки, чтобы ничего невзначай не выпало, и сказал:
– Павлик просил вам помочь, и я это сделаю. На все пойду, чтобы найти убийцу Веры! Ночевать вы будете у меня, но сейчас идти туда неудобно. Не хочу, чтобы вас хозяйка видела. Однако вечером она собиралась отъехать к сестре в Сокольники на неделю-другую, вот тогда мы и обоснуемся. А пока надо Веру помянуть, да и сразу видно, что вы проголодались.
– Дело гришь, мил-человек! – обрадовался Файка, громко сглотнув слюну и с готовностью отбросив обглоданную веточку.
– Тут есть одна хитрющая забегаловка, где и поесть можно неплохо, и выпить, были бы деньги, – продолжал Степан.
– Деньги есть, – лаконично сообщил Дунаев. – И это правда: мы очень проголодались. Однако Павлик говорил, что вы знаете, где живет Рита Хитрово. Так вот для начала я хотел бы наведаться туда. Все прочее может подождать.
– Дык как же?.. – возмущенно возопил было Файка, однако наткнулся на бешеный взгляд Дунаева и прикусил язык.
* * *
ВОСПОМИНАНИЯ
Долгое время из Екатеринбурга не было никаких вестей, и дети изнывали от беспокойства за родителей. Наконец пришло письмо от мамы. Она извещала, что их поселили в двух комнатах дома инженера Ипатьева, там тесно, гулять дозволено лишь в маленьком садике. Охрана осматривает все вещи и даже лекарства. Поэтому надо побольше лекарств взять с собой, когда начнут собираться в Екатеринбург.
Девушки насторожились. Еще раньше мама называла лекарствами драгоценности, которые оставались у семьи и хранились в разных тайниках среди одежды. Но как их вывезти, если в Екатеринбурге такая суровая охрана, что всюду нос сует?..
Однако чуть позже на имя горничной Шуры Теглевой, которая осталась при сестрах, пришло письмо от комнатной девушки Анны Демидовой, уехавшей с родителями. Она подробно написала, что надо сделать с «лекарствами», как их провезти.
И стали готовиться в дорогу. Отпороли у всей одежды пуговицы, а вместо них пришили обложенные ватой и обтянутые шелком жемчуга и драгоценные камни. Ну а то, что осталось, пришили под подкладку одежды.
