Файка посторонился, старательно потирая плечо, однако, похоже, смекнул, что дальше придуриваться не удастся, и заговорил:
– Знаешь тех малахольных, которые на углу Литейного и Невского стоят и раскладывают на всякие одеяла или вытертые ковры старые книжки?
– Букинисты, что ли? – насторожился Дунаев.
– Во-во, – кивнул Файка. – Букинисты, ага! Продают, значит, этот пыльный мусор. Ну, дурь необоримая! Кому все это нужно?! Хотя находятся болваны, которые эти книжки покупают. По рожам видно – голодают-холодают да нищенствуют, шоша да ероша… – Покосился на Дунаева и уточнил: – Бедней бедного, по-вашему ежли сказать, а все же выкладывают последние деньги за бумажное барахло! Я знавал в Питере людей, которые этой дрянью печки топили, да и правильно: что с ними больше делать, с книжками, коли пальцы от холода сводит? Честно скажу тебе, Леонтий Петрович: мне было тошно даже глядеть и на тех дурней, что продавали, и на тех, что покупали, оттого мимо этаких заплесневелых ошметков старого мира я завсегда на рысях пробегал, а тут увидел Веру Николаевну и приостановился. Хотел поздравствоваться, да она была не одна. Рядом топталась девка в серой пальтушке и черном платке – такая же маленькая росточком, как и Вера Николаевна, – и еще какой-то буржуй лет сорока. Крепкий такой, в плечах широкий. Глаза узкие, словно у вогула
[40]… ну, у нас на Северном Урале они живут, – пояснил Файка, – только у вогулов глаза темные, а у этого буржуя они светлые были, вострые такие: словно бритвой резали всякого, на кого ни взглянут. Любопытно мне стало – кто такой? Не из нашего он дома.
Дунаев чуть не поперхнулся: для этого «пролетария» дом на набережной Фонтанки, значит, уже свой?! – но ничего не сказал, только кивнул, побуждая Файку к дальнейшему рассказу. Тот, впрочем, уже вполне разошелся:
– Там народу немало было – на Невском да Литейном его всегда побольше, чем на других улицах: тут не только малахольные книжники свой мусор норовили продать, но и другой народ торговал у кого что было. При этом все опасливо косились по сторонам: не налетят ли милиционеры, а то, храни бог, чекисты? Мало того, что лапы свои загребущие на товар наложат, да еще и самого торговца как спекулянта к стенке швырнут, не разбираясь, в самом ли деле он чужим с выгодой для себя торгует, или свое, последнее, вытащил на продажу!
– Ближе к делу, – буркнул Дунаев. – Чекисты и спекулянты меня сейчас не интересуют.
– Не погоняй, коли не запряг! – обидчиво бросил Файка. – Я почему про народ заговорил? Потому что смог за спинами к Вере Николаевне и к этим, что с ней были, поближе подойти.
– А зачем? – удивился Дунаев.
– Да они не просто так книжки смотрели, а покупали что-то. Меня так и разобрало посмотреть, что. Ну я и подкрался.
– И что же они покупали? – спросил Дунаев, уже предчувствуя, каким будет ответ.
– Картишки, – ухмыльнулся Файка. – Колоду карточную. Небось решили вечерком от нечего делать в «дурака» перекинуться или в «пьяницу». А может быть, барышни на суженых вздумали погадали, а то и пасьянсы разложить, как это у бывших раньше водилось.
– Та-ак… – выдохнул Дунаев.
– Этот, как его, букинист заломил, видать, цену непомерную, а буржуй начал торговаться. Букинист аж руками всплеснул: мол, чего сбивать цену? Этакого, гырт, товара нынче днем с огнем не найдешь! Это ж первый выпуск! С великаном!
– С каким еще великаном? – озадачился Дунаев.
– Вот и я недокумекал, с каким, – развел руками Файка. – Я издаля только загогулину какую-то серую разглядел на коробочке.
– Не с великаном, а с пеликаном! – наконец сообразил Дунаев. – Это птица такая. Ладно, не в том суть, дальше рассказывай.
Карты те самые, которые были найдены Подгорскими, размышлял он. Значит, Файка видел, как «убивца» их покупала… Интересно, помнит ли он, у какого именно букиниста? Может быть, тот знает спутников Веры? Случайные люди – особенно в это лихое время! – такой товар не покупают. Обычно это постоянные клиенты. И если отыскать букиниста, возможно, удастся выйти на след!
А Файка между тем продолжал:
– Тут слышу, Вера Николаевна гырт: «Не торгуйтесь, Петр Константиныч! Это для Наты память, да какая!» Тогда буржуй пачку денег и выложил. Малахольный букинист ему колоду подал, а тот ее девке в серой пальтушке передал. Она его в щеку чмок да в другую чмок: спасибочки, мол!
Так…
Дунаева от волнения бросило в жар, он расстегнул свою потертую бекешу, размотал шарф. Вот это добыча! Появилось два имени: Петр Константинович и Ната. Значит, убийцу зовут Натальей! Он попытался припомнить, была ли среди Верочкиных подруг девушка с таким именем, но не смог. Впрочем, это ничего не значило: отнюдь не со всеми ее подругами был Дунаев знаком.
– Может быть, ты запомнил букиниста? – спросил он с надеждой, но Файка уныло вздохнул:
– Запомнить-то запомнил, да много ль в том проку? Убили его, бедолажного.
– Кто? – изумился Дунаев.
– Да кто больше, как не дед Пихто? – зло оскалился Файка. – Вот только что все было тихо-спокойно, вдруг бах-бабах – налетели чекисты с облавой. Народ врассыпную бросился, те ну стрелять, вот букиниста и сшибло одной пулею.
– А те люди? А они? – выдохнул Дунаев.
– Чо так переживашь? – ухмыльнулся Файка. – Знамо дело, убежали живые и невредимые, коли потом убивца, Ната эта, Вере нашей Николаевне нож под сердце всадила!
– Куда убежали? Не заметил? – подался вперед Дунаев, и Файка обеспокоенно попятился:
– Да не наскокивай ты на меня, что кочет на хохлатку! Мне там не до заметок было, когда пуляли со всех сторон! Они в какой-то проулок – шмыг, не приметил, в какой, а я со страху одурел и понесся вдаль по Литейной. Навовсе голову потерял, чесал так, будто пятки скипидарьей смазал. Вдруг споткнулся, упал – с перепугу аж-даж решил, что догнала меня таки пуля, хотя уже удрал так далеко, что навряд ли такое могло случиться. Знать, просто споткнулся. А как поднялся – глядь, те трое впереди идут, отпыхиваются! И Вера наша Николаевна, и Петр энтот Константиныч, ну и Ната. Барышни впереди, а он заследом – прикрывает, значит, отход по всем правилам. Они идут, поспешают, не оглядываются, а он взглядом то и дело – зырк да зырк! Квартал еще прошли до Кирочной, там и свернули.
– Квартал еще прошли? До Кирочной? И ты целый квартал за ними, что ли, шел? – удивился Дунаев. – Но зачем? Почему?
– Никуда я не шел, – обидчиво поджал губы Файка. – Что я, пес охотничий, выслеживать их?
Дунаев не сомневался, что Файка врет. Конечно, потащился вслед за Верой – скорее всего, из праздного любопытства. Но сейчас это было не важно. Главное – узнал он, где живет «убивца» по имени Ната.
– Ты видел, в какой дом они вошли? – спросил он, затаив дыхание, однако Файка качнул головой:
