Дунаев взял коробочку со стола, рассмотрел. Это были памятные карты, выпущенные Александровской мануфактурой в 1913 году к трехсотлетию дома Романовых.
На коробочке и на карточных «рубашках» был изображен пеликан, кормящий птенцов. Надпись гласила: «Себя не жалея, питает птенцов».
Павлик Подгорский пояснил, что кормит пеликан их мясом своего сердца.
– Подразумевалось, что доход от продажи этих карт будет обращен в доход Воспитательного дома – на пользу сирот и подкидышей, – уточнил он. – Ну как тут не вспомнить Николая Семеновича Лескова! Читал рассказ «Интересный мужчина»?
Дунаев с досадой качнул головой, и Павлик насмешливо процитировал:
– «Сели под вечерний звон «резаться», или, как тогда говорилось, «трудиться для пользы Императорского Воспитательного дома». Потом сочли, что рисунок слишком уж фарисейский, и заменили в других выпусках на картинки смыслом попроще, хотя цветом поярче: воинские доспехи, охотничье снаряжение, ну и знаки всех четырех мастей.
Дунаев знал, что в честь празднования юбилея императорского дома был устроен грандиозный бал-маскарад, на который собралось 390 человек. Об этом в свое время без умолку трещали все газеты. Гости были наряжены в костюмы царей и цариц, князей и княгинь, бояр и боярынь, стрельцов, воевод и крестьянок допетровской Руси. Знаменитейший Сергей Соломко нарисовал эскизы костюмов, а сшили их лучшие портные империи. Некоторых знатных гостей бала позднее изобразили в виде карточных персонажей.
Коробочка выглядела как новая, однако видно было, что ее все же открывали и колоду перебирали. Именно перебирали, а не тасовали. После перетасовки все карты лежат как попало, ну а здесь был определенный порядок.
Открыв коробочку, Дунаев спросил Подгорского, рассматривали они с Людмилой Феликсовной карты или нет, однако оба решительно возразили:
– Разумеется, нет. Нам и в голову не пришло!
И когда Дунаев вытащил карты из коробочки, а потом развернул папиросную бумагу, которой они были окутаны, Павлик и Людмила Феликсовна уставились на них с великим любопытством.
– Вот это покойный император, – сразу сказал Павлик, увидев карту, которая лежала первой.
Это был червонный король.
– Его императорское величество? – удивился Дунаев. – Не очень-то похож.
– И тем не менее, – возразил Павлик. – Это именно его маскарадный костюм – одеяние царя Алексея Михайловича. А что лицо не слишком похоже, так ведь это могло посчитаться оскорблением, если бы божиею поспешествующею милостию Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский
[31], оказался изображенным в виде карточного короля.
В голосе его отчетливо прозвучала насмешка.
Дунаев слегка повел бровями и глянул Павлику прямо в глаза. Ничего не сказал, только посмотрел пристально. Павлик не отвел взгляда, но удовлетворенно кивнул:
– Я нарочно. Хотел проверить, не изменился ли ты.
– Нет, – слегка качнул головой Дунаев, – я не изменился.
– И ты по-прежнему считаешь, что Россия, лишившись государя, осталась обезглавленной?
– Да, я считаю именно так, – подтвердил Дунаев, не понимая, с чего вдруг Павлику взбрело в голову устраивать ему эту проверку.
– Самое ужасное, что он сам обезглавил свою страну, – вздохнул Подгорский.
– Он за это поплатился, – пробормотал Дунаев, стараясь, чтобы голос его не дрогнул. Ужасное убийство бывшего императора и его семьи: жены, сына и этих бедных девочек, с которыми некогда дружила Вера и которые теперь стали близки Дунаеву, как родные сестры, не забывалось, и любой разговор на эту тему вызывал нервную дрожь, справиться с которой удавалось не сразу.
– Эта смерть всегда будет лежать страшным, черным клеймом на большевиках, – взволнованно воскликнул Павлик, но тут же опасливо оглянулся, хотя в квартире были только они трое, а толстые стены не выпускали наружу ни звука.
– На их гнусной своре! – пафосно добавила Людмила Феликсовна, хищно присвистывая при этом на всех «с», но тут же уютно зевнула: – Пойду спать. Очень устала! Вы, Володенька, устраивайтесь здесь, в столовой, на этом диване. Можете считать себя в своей родной famille
[32] и располагать нашим домом как своим. Сожалею, но колонку для вас в ванной истопить нечем – Павлик так и не принес дров. Придется холодной водой умыться. Bonne nuit, mes enfants
[33].
– Да уж, мне было не до дров, – согласился Павлик. – Bonne nuit, maman
[34].
Хоть Дунаев и чувствовал себя у Подгорских неуютно и неловко, все же он решил воспользовался приглашением: идти все равно было некуда.
Он снова взялся за карты. Вслед за червонным королем в колоде лежала червонная дама – красавица в нарядном кокошнике.
– А вот это – великая княгиня Ксения Александровна, – пояснил Павлик. – Трефовой дамой стала великая княгиня Елизавета Алексеевна, трефовым валетом – великий князь Михаил Александрович. Царство этим двум небесное, а Ксения Александровна, говорят, жива: она вместе с мужем и вдовствующей императрицей Марией Александровной успела уехать в Крым. Там же и Юсуповы… Повезло им! Наверняка удастся уйти за границу!
Павлик не без зависти вздохнул и продолжил:
– Бубновый валет – великий князь Андрей Владимирович, кузен государя: в костюме сокольничего.
– Откуда ты все эти подробности знаешь, кто именно изображен? – удивился Дунаев. – Лица все-таки не слишком похожи. Некоторые вообще не похожи!
– У нас была великолепная книга, выпущенная к трехсотлетию дома Романовых, – пояснил Павлик. – Фотографии, цветные иллюстрации… не оторвешься рассматривать! У Инзаевых такая тоже была. Странно, что ты ее не видел. Потом, когда начался этот сумасшедший дом, когда по квартирам пошли с обысками, мы с Кирой наши библиотеки перешерстили и все опасное вынесли в дровяники, зарыли там в укромных углах и заложили полешками. Надеялись, что когда-нибудь достанем.
Он тяжело вздохнул и вдруг спросил:
– А ты, Володя? Как ты думаешь, достанем мы эти книги?
– Так ведь Кира убит, – пробурчал Дунаев.
– Но я еще жив! – с нажимом проговорил Павлик. – И ты жив. Как думаешь – достанем?
Дунаев помолчал. Потом выдавил:
– Думаю, нет.
– Та-ак… – протянул Павлик. – Что, тоже скажешь – погибла Россия?
– Погибла, – угрюмо кивнул Дунаев. – И некому ее воскрешать. Неужели ты не замечаешь, что нашему народу уже все равно, в какой стране жить? Будет им править монарх, Учредительное собрание, Советы – да все едино, лишь бы кормили досыта. Я сегодня проходил мимо столовой для советских служащих на Невском. Заглянул в дверь из любопытства. Там подавалась какая-то темная бурда с нечищеной гнилой картофелью
[35], сухая как камень вобла, хлеб из опилок… И люди это ели. Ели, сидя за липкими от грязи столами, все ели эту тошнотворную отраву из оловянных чашек оловянными ложками. Потому что больше нечего есть! Негде взять другое! Знаешь, кого я там видел, в этой столовой? Баронессу Врангель! Марью Дмитриевну Врангель! Мать главнокомандующего Белой армией!
