– Даже не знаю, что сказать… – качает головой папа. – Грейси ревела не переставая, а ваша мама отказалась со мной разговаривать. Что я с вами сделал?
– Не надо себя жалеть, – говорю я. – Мама пьет, потому что ей тебя не хватает. Она ненавидит себя за то, что неспособна тебя удержать. Она знает, что ты встречаешься с другими женщинами на стороне, – она же не слепая. И дело не только в этом… – Я мучительно подбираю слова. – Она и меня ненавидит. Я вызываю у нее отвращение. Со мной тут на днях произошла неприятная история, и теперь она смотрит на меня так, будто я дерьмо у нее на подметке.
И, сказать по правде, пап, у меня от этого просто сердце разрывается. Рано или поздно мое отношение к ней изменится навсегда, и она тоже не будет вызывать у меня ничего, кроме ненависти.
Наконец я позволяю ему себя обнять и, уткнувшись разбитой половиной лица ему в рубашку, принимаюсь горько плакать – от грусти, и от того, что папы так долго не было рядом, и от того, что он уже давно не внушает мне того детского чувства защищенности.
– Мне тебя не хватает, пап, – говорю я. А еще мне не хватает того папы, который существовал только у меня в голове, до того как я осознала, что он просто человек.
– Мне тоже тебя не хватает, – говорит он. Мы долго стоим в обнимку, а когда наконец отпускаем друг друга, у меня появляется ощущение, что я снова знаю, кто он такой, только теперь вижу его в новом свете. И когда-нибудь он снова завоюет мое уважение.
Я возвращаюсь к себе. Башка свинцовая, но после событий этой ночи заснуть не получится, нечего и надеяться. Достаю записную книжку Най и внимательно перечитываю написанные ей тексты песен. Все они о любви, о похоти, называйте это как хотите, но ни в одной строчке нет и намека на то, кому они посвящены. Тут я замечаю, что между двух страничек застрял обрывок пачки из-под сигарет, и сразу же вспоминаю о целом ворохе бумажек, которые я, приняв за мусор, вытряхнула из этой тетрадки пару дней назад. Вытряхнула на пол, даже на них не взглянув!
Какое счастье, что нога мамы уже давно не ступала в мою комнату. Поползав по ковру, я собираю в кучу все листочки и обертки, какие только могу найти, и раскладываю их на кровати.
Отрывки песен.
Билет в Хэмптон-корт
[13].
Надорванный билет в кино на романтический фильм, которые она, если уж на то пошло, терпеть не могла. На нем накарябаны несколько слов ее рукой.
Этикетка от пивной бутылки.
Фантик от «Мальтизерс»
[14].
Чем дольше я все это разглядываю, тем больше крепнет уверенность: это не простые бумажки, на которых наскоро записывали идеи, это реликвии. Фрагменты истории. Истории человека, которому Най посвящала свои песни.
Взгляд выхватывает пачку сигарет с оторванным краешком. Теперь мне известно хоть что-то о тайном возлюбленном Наоми, ведь сама она не курит.
А вот и еще одна крупица информации – на обратной стороне пачки написано:
«Теперь ты принадлежишь мне. Помни, что бы ни случилось, ты моя».
Почерк явно не Наоми.
Сфотографировав послание на телефон, я отправляю снимок Ашире.
– Это он, – пишет Эш. – Это и есть тот урод, который ее забрал.
Я начинаю думать, что, может быть, она и права.
Это он.
Но кто он такой?
30
Утро. Под подушкой темно, а если прижать ее к уху, то еще и тихо, – ну, не считая шумов у меня в голове. Но вот беда: прижатая к лицу подушка превращает тупую пульсирующую боль в щеке в прострел, отдающийся по всему телу. Впрочем, дело не только в моем боевом ранении. Столько всего приключилось, что жизнь, кажется, уже никогда не встанет на привычные рельсы. Ну хватит! Открой глаза, почувствуй биение сердца, ахни от боли, вспомни, что ты жива.
Я обязательно найду выход из того гиблого положения, в котором мы все оказались, – не только ради себя, но и ради Най. Допустим, она сбежала из дома по своей воле, пусть так, но эта затея чуть не стоила ей жизни. А как ей, наверное, было страшно!
Мне нужна Роуз, я хочу посоветоваться с ней, попросить о помощи, а значит, надо с ней помириться, показать, что наша дружба значит для меня куда больше, чем моя к ней любовь.
Я беру в руки телефон, но ее нигде нет: ни в одном мессенджере, ни в одной соцсети. Я так привыкла, что с ней всегда можно связаться всего за пару секунд… Черт, неужели она отовсюду из-за меня удалилась? Конечно же, нет. Просто она добавила меня в черный список!
Это больнее, чем пощечина или удар кулаком. Вокруг меня словно выросли невидимые стены, и я вообще не представляю, что теперь делать. Раньше Роуз всегда была рядом, а теперь между нами целая пропасть. Я сажусь в постели и открываю список контактов.
Вообще, я почти никогда не делаю звонков. Разговоры по телефону – это не для меня, и обычно я всеми силами стараюсь их избегать. Я нажимаю на значок «Вызов». Устанавливается соединение. Идут бесконечные гудки. Я ожидаю, что меня переведут на голосовую почту, поэтому, когда в трубке воцаряется тишина, поначалу даже немного теряюсь.
– Роуз?
– Да? – По этому короткому слову ничего не поймешь. К нему не прилагается смайлик, оно ничего не выражает, а после него наступает молчание.
– У тебя все нормально? – спрашиваю я.
– Ага. – Еще одно короткое слово, но она все еще здесь, до сих пор не бросила трубку.
Сделай вдох и выдох. Думай, что говоришь, выбирай слова.
– Слушай, прости меня за то, что я натворила. Я выставила себя полной идиоткой. Я не собиралась в тебя влюбляться и уж точно не собиралась рассказывать тебе о своих чувствах. Я… с моей стороны было очень глупо так поступать, но свои чувства я глупыми не считаю. Ты замечательная, ты самый замечательный человек на свете, и мои чувства вызваны как раз тем, что я хорошо тебя знаю. Я запала на тебя не из-за внешности или еще там чего, а из-за того, что ты такая, какая ты есть.
Молчание. Дыши. Попробуй снова.
– Мне кажется, я понимаю, почему ты так рассердилась. И, да, знаю, ты всюду меня заблокировала, но… надеюсь, однажды ты передумаешь, потому что мне очень тебя не хватает – не в том смысле, конечно… Мне не хватает моей близкой подруги, сейчас больше, чем когда-либо.
– Так мы завтра на сцене репетируем или как? – говорит она.
– Да, – отвечаю я. – Но…
– Насчет того поста, который я выложила… уродский поступок, мне за него стыдно. Я попыталась все исправить и, думаю, в школе к тебе больше лезть не будут. – Я слушаю, затаив дыхание. – Штука вот в чем, Ред. Я думала, мы относимся друг к другу одинаково, а теперь знаю, что это не так, и мне как-то не по себе. Мне кажется, что мы вроде как притворяемся, что каждый твой поступок, каждое слово продиктованы не дружбой, а другими чувствами.
